В русском реализме 60-70-х гг. четко выделяется его революционно-демократическое (просветительское) направление, непосредственно восходящее к литературной школе Чернышевского. Оно закрепилось в истории русской литературы прежде всего прозой о "новых людях" и под таким названием часто рассматривается в специальных литературоведческих трудах. К демократической беллетристике о "новых людях" относятся романы и повести Н. Г. Чернышевского, В. А. Слепцова, Н. Ф. Бажина, Н. А. Благовещенского, Д. К. Гирса, И. В. Омулевского, И. А. Кущевского, К. М. Станюковича, А. Осиповича (А. О. Новодворского) и некоторых других писателей-демократов 60-х - начала 70-х годов. Генетически близкими к школе Чернышевского были отдельные произведения народнической беллетристики, созданные Н. А. Арнольди, В. В. Берви (Н. Флеровским), Ф. Н. Юрковским, О. А. Шапир (Кисляковой), С. М. Степняком-Кравчинским. Писатели-демократы испытали огромное воздействие со стороны романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?" и стремились в своей художественной практике проверить и подкрепить те типологические тенденции в жизни и социальной психологии "новых людей" из разночинной среды, которые открыл Чернышевский-романист. Не все последователи автора "Что делать?" оказались на высоте, достигнутой их учителем, однако в целом беллетристика о "новых людях" сумела сохранить ценнейший общественно-литературный потенциал периода первой революционной ситуации.
Роман Н. Г. Чернышевского обогатил русскую литературу новыми средствами художественного познания действительности, расширил границы и возможности реалистического метода. Новаторски сочетая обличительное и утверждающее начала, художественно-образные и научно-логические способы обобщения жизни, писатель внес в литературу идеи социализма, демократии и революции, "открыл" нового героя. Вместе с творческими достижениями других художников-реалистов XIX в. произведения Чернышевского создавали прочные традиции, развитые в литературе социалистического реализма.
Чернышевский-романист олицетворяет новый тип художественного мышления, запечатлевшего эпохальные сдвиги в жизни общества, в мироощущении и социальной психологии людей, оказавшихся первооткрывателями на крутых поворотах истории. Творческий метод писателя, жанровую специфику и сюжетно-композиционную структуру романа "Что делать?", его стилистику и язык можно "по-читательски" понять, историко-литературно объяснить и эстетически "оправдать", лишь уяснив специфику особого типа художественного мышления, при помощи которого писатель мысль "доводит" до поэзии. В этом случае интеллектуальное, рационалистическое начало, "обработанное" творческим воображением автора, становится поэтическим содержанием и принимает соответствующее ему художественное оформление.
"Что делать?" хорошо представлял природу своего таланта, особенности своего творческого метода. Едва начав повествование, Чернышевский решительно провозглашает особую эстетическую позицию рассказчика, его понимание художественности. Он нетерпим к произведениям, построенным на внешних эффектах и далеких от современности. С иронией повествователь ведет разговор с "проницательным читателем" по поводу завязки романа и дальнейшего развития действия. Как будто логическим развитием этой иронии является демонстративное заявление, что у него "нет ни тени художественного таланта". [1]
Сколько споров и недоумений вызвали эти слова! Реакционные критики уже в год появления романа Чернышевского стремились приглушить его революционное звучание, называя произведение слабым в художественном отношении. Советские ученые развеяли эту легенду, признав роман одним из выдающихся социально-философских романов в русской и мировой литературе.
Эстетическое обоснование нового типа художественного мышления связано с именем В. Г. Белинского, который считал, что "теперь самые пределы романа и повести раздвинулись", поэтому роман и повесть "дают полный простор писателю в отношении преобладающего свойства его таланта, характера, вкуса, направления и т. д.". [2] Стремление теоретически осмыслить новые явления искусства, когда "мыслительный элемент <...> слился даже с художественным", [3] было ценнейшим завоеванием эстетики Белинского.
Позицию Белинского, защищавшего право художника "довести ум до поэзии", поддерживал Н. П. Огарев. В предисловии к сборнику "Русская потаенная литература XIX века" Огарев пропагандировал книги, поэтизирующие революционный и научный подвиг. Он считал, что предметом поэзии может быть "философское раздумье", "подвиг Брута, восторг Галилея перед великим открытием", "живая жажда знания", "преданность Ньютона своей задаче" и т. д. [4]
Заявляя, что у него нет "ни тени художественного таланта", рассказчик из "Что делать?" использовал эстетическую терминологию, выработанную еще Белинским. Он рассуждал в духе Белинского, очень хорошо понимая специфику своего таланта: по своей творческой манере он не принадлежал к той группе писателей, к которой принадлежал Гончаров, "талант чисто художественный". Здесь явный намек на то, что по своей манере он ближе к Герцену, а главные силы последнего, по мнению Белинского, - "не в творчестве, не в художественности, а в мысли, глубоко прочувствованной, вполне сознанной и развитой. Могущество этой мысли - главная сила его таланта; художественная манера схватывать верно явления действительности - второстепенная, вспомогательная сила его таланта". [5] Такие таланты для него так же естественны, как и таланты "чисто художественные".
"Что делать?" заявлял, что у него нет "ни тени художественного таланта". Поэтому понятна настойчивость и последовательность Чернышевского в употреблении этой терминологии: мы ее найдем и в первоначальной редакции романа, и в предисловии к "Повестям в повести". А ранние высказывания Чернышевского о двух типах писателя относятся еще к 1857 г. В статье "Лессинг" он объясняет тип творческого мышления немецкого просветителя, отличного от байроновского или шекспировского: творчество Лессинга, по его мнению, действует "не самопроизвольно, как у Шекспира или в народной поэзии, а только по внушению и под влиянием обсуждающего ума" (IV, 99).
Отмежевываясь от писателей, далеких от него по своей творческой манере, рассказчик Чернышевского, однако, считает плодотворным свой путь эстетического освоения действительности. Он знает свое место в литературе и с достоинством объясняет "добрейшей публике", что "все достоинства повести даны ей только ее истинностью <...> с прославленными же сочинениями твоих знаменитых писателей ты смело ставь наряду мой рассказ по достоинству исполнения, ставь даже выше их - не ошибешься! В нем все-таки больше художественности, чем в них; можешь быть спокойна на этот счет" (XI, 11).
В предисловии к "Повестям в повести" (вариант 10 октября 1863 г.) писатель гордо заявляет: "Я пишу романы, как тот мастеровой бьет камни на шоссе: для денег исполняет работу, требуемую общественной пользою. Я знаю, что искры поэзии брызжут при этой работе: кто работает с любовью, тот вносит поэзию во всякую работу, тем более в поэтическую <...> успеху моих романов не мог бы помешать и Гоголь. Я был бы очень заметен и при Диккенсе. Потому я с радостью вижу и теперь, как радовался этому прежде, что в некоторых молодых писателях есть сильный талант. Они мне не соперники <...> Моя карьера, как романиста, не та. Они - сами по себе, я - сам по себе. То люди одной карьеры с Диккенсом, Жоржем Зандом. Я хотел. идти по такой карьере, как Годвин. Чтобы испытать свои силы, Годвин вздумал написать роман без любви. Это замечательный роман. Он читается с таким интересом, как самые роскошные произведения Жоржа Занда. Это "Калеб Вилльямс"" (XII, 682-683).
Привлекая имя Годвина, Чернышевский несомненно в это время думал о Герцене, художнике-мыслителе, таком же, как и он, по деспотической воле правительства, "государственном преступнике": "Очень может быть, что у меня перед глазами, как человек одной со мной карьеры, не один Годвин, а и еще кто-нибудь, сильнее Годвина. Говорить об этом - неудобно. Не для моего самолюбия, а потому, что это больше дело истории, чем современности. Но вы можете быть уверены, что я вполне понимаю то, что пишу" (XII, 684).
У Белинского рельефно намечены две разновидности романистов, представляющих разные типы художественного мышления: герценовская и гончаровская. И у Чернышевского в конце концов намечена та же типология: с одной стороны, Годвин, олицетворяющий "логическое" начало в искусстве, и с другой - Жорж Санд, в "роскошных произведениях" которой преобладает творческая фантазия. Таким образом, своими романами, создаваемыми в Петропавловской крепости, Чернышевский намеревался продолжать традиции интеллектуального романа Герцена.
мышления содействовал воплощению гармонического слияния политики, науки и поэзии, "поэзии мысли" с "поэзией сердца". [6]
Таким образом, роман Чернышевского по праву можно соотнести с такими выдающимися, эпохальными явлениями мировой литературы, какими были на Западе интеллектуальные социально-философские произведения Вольтера и Годвина, а в России - Герцена. Его творчество - звено в цепи таких форм художественного сознания, как герценовское, щедринское, где главную роль играет группирующее, оценивающее, анализирующее и синтезирующее сознание, не только не скрывающее этой своей работы, а заставляющее переживать эстетически его активность и преодолевать "бессознательность" в восприятии противоречий жизни.
Чернышевский был подготовлен к осуществлению новых творческих принципов на писательском поприще глубоким эстетическим обоснованием литературы как "учебника жизни", а творческого метода романиста - как сочетания таланта с "живым сердцем" и "с мыслью, дающею силу и смысл таланту, дающею жизнь и красоту его произведениям" (II, 303). Он уже имел писательский опыт, оформляя в университетские годы свой дневник (продолженный в Саратове в 1852-1953 гг.) и первые, оставшиеся незаконченными, повести: "Пониманье", "Рассуждение о воспитании" ("История Жозефины"), "Теория и практика". Нельзя не учитывать огромную литературную практику Чернышевского на посту ведущего публициста и литературного критика "Современника", в ходе которой налаживались знакомые затем по роману "Что делать?" контакты его с читателем-другом и апробировались разные варианты авторской полемики с "проницательным читателем" (введение литературной маски автора-рассказчика, использование в полемическом диалоге большого набора стилистических средств "атаки" - иронии, сарказма, гротеска и т. д.).
Создателем "Что делать?" стал выдаюшийся революционер, мыслитель и практик русского освободительного движения, человек с богатым внутренним миром. Великое произведение было порождено яркой личностью. Мировоззрение, нравственный облик Чернышевского сейчас широко известны современному читателю по его дневникам, письмам, публицистике. Мы знаем его юношеское признание в том, что он будет "непременно участвовать" в крестьянском "бунте" ("Это непременно будет. Нужно только одну искру, чтобы поджечь все это" - I, 418). Чернышевский не преуменьшал трудностей революционной борьбы ("Исторический путь - не тротуар Невского проспекта" - VII, 923) и, когда эти трудности возникали, мужественно выдерживал испытания - испытания арестом и тюрьмой, длительной "комедией" суда, а потом унизительной "гражданской казнью". В этих условиях работа в Петропавловской крепости над романом "Что делать?", а после его окончания - над повестью "Алферьев" и романом "Повести в повести" была ярким выражением физической и духовной стойкости человека, с честью преодолевшего жизненные невзгоды и вышедшего ил них нравственным победителем.
Чернышевский был подготовлен к работе романиста с другой стороны: он превосходно знал жизнь своих современников, предвосхищая ведущие тенденции развития русского общества. "Давно известно, - писал в одной из рецензий Чернышевский, - что написать хорошее произведение можно только тогда, когда пишешь о предмете, хорошо известном. При отсутствии же знакомства с делом не спасет пи талант, ни ум" (IV, 561).
"нигилистов"!), художнически "просветил" их духовный мир, запечатлел интеллектуальный "взрыв" в среде разночинной интеллигенции, прославил социализм, революцию и революционеров.
Чернышевский был связан с нелегальным движением на том этапе, когда интенсивно проходил процесс объединения изолированных революционных кружков во всероссийскую "партию", разрабатывались организационные, тактические и программные основы "Земли и воли", издавалась серия прокламаций и предпринимались первые шаги к революционной пропаганде среди народа. Среди его друзей были видпейтпие профессиональные революционеры - братья Н. А. и А. А. Серно-Соловъевичи, А. А. Слепцов, М. Л. Михайлов, Н. И. Утин и другие.
Как известно, план подготовки "землевольцами" всенародного вооруженного восстания, намеченного па весну-лето 1863 г., вынашивался уже с лета 1861 г. Правда, после правительственных репрессий лозунг восстания летом 1863 г. был снят и тайное общество прекратило свою деятельность, а затем и самое свое существование, не выдержав тех драконовских мер репрессии, которыми правительство защищалось от натиска революционной "партии". Однако на первых порах уверенность в успехе борьбы вдохновляла "землевольцев".
"Но не надо забывать, - писал В. И. Ленин, - что в то время, после тридцатилетия николаевского режима, никто не мог еще предвидеть дальнейшего хода событий, никто не мог определить действительной силы сопротивления у правительства, действительной силы народного возмущения". События в период революционной ситуации создавали такие условия, при которых "самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание - опасностью весьма серьезной". [7]
В создавшихся исторических условиях жизни России формировалось поколение "новых людей" - разночинцев. В. И. Ленин "появление разночинца, как главного, массового деятеля и освободительного движения вообще и демократической, бесцензурной печати в частности" [8] связывал с эпохой падения крепостного права. На гребне революционной волны появились люди рахметовского типа. Рахметовы в жизни были, Чернышевский их знал. На вопрос, так волновавший современников, - "Что делать?" - писатель в первую очередь должен был ответить образом Рахметова. Его окружали в романе, ему помогали люди недавно зародившегося "типа" - люди "безукоризненной честности", отважные, не колеблющиеся, не отступающие, умеющие взяться за дело и доводящие его до конца. В их среде формировался новый морально-этический кодекс, определяющий личные взаимоотношения, дружбу и любовь, новые представления о призвании человека, свободного от всякого деспотизма и рабской приниженности. Здесь осуществлялась вековая мечта женщин о равноправном участии в жизни семьи и общества. Отсюда прорастали первые ростки нового отношения к труду, предвещавшие осуществление социалистических идеалов в обозримом будущем.
"первоисточниках" произведения имеет принципиальное значение для понимания художественного метода автора "Что делать?", его жанровой и сюжетно-композиционной структуры. В каких взаимоотношениях находится действительность и творческая фантазия художника-романиста?
Каковы взаимосвязи между реальной жизнью молодого поколения разночинцев-шестидесятников и миросозерцанием героев романа, их просветительской практикой и социально-философской концепцией автора-мыслителя?
Каким путем произошла переориентировка жанровых критериев от любовно-интимного романа к роману социально-философскому?
Примечания
[2] Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 10. М, 1956, с. 316.
[4] Огарев Н. П. Избранные социально-политические и философские произведения, т. 1. М., 1952, с. 416.
[5] Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. 10, с. 318.