Однако нет оснований сводить типологию "новых людей" в демократической литературе на рубеже 60-70-х гг. только к рахметовской разновидности. Во-первых, сама по себе она находилась в развитии; во-вторых, для писателей-демократов очень притягательными были творческие решения Чернышевского в трактовке социальной психологии и жизненной практики "обыкновенных" новых героев. Поэтому в литературе нередко встречаются типологические модификации "лопуховского" и "кирсановского" типов, которые дополнялись писаревской интерпретацией базаровской разновидности героя-"реалиста" (например, Борисов у Н. Арнольди - "Василиса"). В начальной стадии этого процесса заметно просматривались в жизни литературных героев тенденции "честной чичиковщины" и "кладбищенства", открытые Н. Помяловским.
В условиях крушения революционной ситуации 1859-1861 гг. и последующего временного спада общественной волны в беллетристике о "новых людях" произошло размежевание. Появились произведения, в которых подвергалось ревизии революционное учение Чернышевского и провозглашался либерально-буржуазный идеал в общественной и частной жизни (А. К. Шеллер-Михайлов, "Гнилые болота", 1864, и "Жизнь Шупова, его родных и знакомых", 1865; Д. Л. Мордовцев, "Новые русские люди", 1868, и др.). Некоторых писателей-демократов волнует участь "обыкновенного человека", "не героя", потерявшего веру в конечное осуществление высокого идеала, испытавшего горечь неудач в "трудное время" (Н. Благовещенский, "Перед рассветом", 1865-1866; Н. Бажин, "История одного товарищества", 1869; С. Смирнова, "Огонек", 1871; К. Станюкович, "Без исхода", 1873, и др.).
Особенно сложная ситуация в выборе идеала общественного деятеля-практика сложилась на рубеже 60-70-х гг. Она обусловлена несбывшимися надеждами на скорую крестьянскую революцию, с одной стороны, и распространением ранненароднических идей (в частности, бакунинских и нечаевских, их прямолинейной тактики искусственного возбуждения крестьянских "бунтов") - с другой. В этом противоречивом переплетении разнородных тенденций происходит эволюция рахметовского типа "особенного человека" к "обыкновенным" хорошим людям, находящимся в поисках "момента целесообразного средства". [26] Еще в "Трудном времени" В. Слепцов ослабляет в поведении своего главного героя впечатление необычности и "особенности". Сохранив за Рязановым высокую теоретическую подготовку, талант пропагандиста и полемиста, автор оставил в тени конспиративную подготовку народного восстания (надежды на которое в "трудное время" отодвинуты на неопределенное будущее). Через десятилетие, прошедшее после деятельности Рахметовых-Овериных, И. Кущевский с чувством уважения отнесется к "особенным" людям. Но в 1870 г. они уже ассоциируются у него с типом Дон-Кихота.
Трудности в выборе типологических ориентаций особенно наглядно проявились в работе Д. Гирса над романом "Старая и юная Россия". Видимо, по этой причине талантливый писатель не сумел завершить свой роман и остановился перед выбором, кому же из своих героев отдать предпочтение: или "рахметовцу" Теленьеву, готовому к революционной пропаганде среди народа, знающему, что бороться нужно только "против настоящего, существенного зла", и надеющемуся в этой борьбе на вооруженное восстание народа, или доктору Маркинсону, стороннику легальных обличений "предрассудков и лжи" современного общества, или опростившемуся помещику Оглобину, отказавшемуся от дворянских привилегий и занявшемуся крестьянским трудом. Несмотря на проявление определенных симпатий к Теленьеву, автор не нашел жизненно обоснованных художественных путей к логическому завершению этого рахметовского типа.
Зато художественное открытие Оглобина оказалось близким Д. Мордовцеву, который в романе "Знамения времени" противопоставил мирный путь слияния интеллигенции с народом революционному вмешательству шестидесятников в жизнь: "Мы идем в народ не с прокламациями, как делали наши юные и неопытные предшественники в шестидесятых годах <...> мы идем не бунты затевать, не волновать народ и не учить его, а учиться у него терпению, молотьбе и косьбе", [27] - излагает идеи Стожарова и Караманова "бледный юноша". Не случайно для героев Мордовцева современнее всех был именно Оглобин, сменивший "устаревшего" Рахметова.
Ревизия революционной сути наследия Чернышевского, обусловленная отсутствием революционной ситуации в стране, знаменовала начало тех либерально-народнических концепций в литературе, которые в дальнейшем приведут к идеализации патриархальных общинных отношений в деревне, к появлению в литературе народных заступников с "золотыми сердцами". От Оглобина, Стожарова и Караманова, мечтающих слиться с народом путем опрощения, чтобы сохранить, перевоспитать или создать новую крестьянскую общину, идут пути к Ванюше Башкирову и Кате Усташевой-Масловой (Н. Златовратский, "Золотые сердца"), к Григорию Лаврентьеву (К. Станюкович, "Два брата") и другим персонажам поздней народнической беллетристики.
"титанических личностей" и "обыкновенных людей". Например, герой повести К. Долгово "На новом пути" (1871) Николай Болеславич принципиально отвергает аскетизм великих людей. Высказывая свое отношение к роману Ауэрбаха "Дача на Рейне", он заявляет: "Проповедь аскетизма и высокое умственное и нравственное развитие - это что-то плохо вяжется между собой... Что создали фанатики идеи аскетизма? Покажите мне гения-аскета, передовика науки, искусства, коновода-социалиста! - нет их а не будет. Только в здоровом теле живет здоровый дух. Только то хорошо, что естественно". [28]
Морально-этическое кредо "обыкновенных людей" начала 70-х гг. в этом высказывании Болеславича выражено откровенно и вполне отражает настроения той части разночинной молодежи, которая отказалась не только от рахметовского пути, но не приняла и ранненароднические концепции о выдающихся критически мыслящих личностях, стоящих над массой.
"обыкновенным людям" в это время была чрезвычайно сложным явлением. Флагом борьбы за "живого человека" часто прикрывались настроения людей безвольных, общественно инертных (А. Ковнер, "Без ярлыка (вне колеи)", 1872). История беллетристики о "новых людях" дает достаточно примеров того, как спекуляция на "обыкновенности" литературного героя разрушала реализм и прикрывала ренегатство малодушных. Творческие удачи ожидали писателей на путях исторически оправданной и художественно мотивированной диалектической взаимосвязи "обыкновенного" с "героическим", "исключительным", как это было продемонстрировано Чернышевским еще в романе "Что делать?".
Вынужденное и временное снижение "рахметовского" начала до "лопуховского" и "базаровского" своеобразно проявилось в деятельности Александра Светлова. Герои И. Омулевского ("Шаг за шагом") поставлен "во множество незначительных положений". У человека рахметовской закалки, привыкшего заколачивать "гвоздики" в слабости своего характера, появилось что-то "мягкое" и "железное" вместе; сейчас он вынужден пока устраивать лишь бесплатную школу для бедных людей и воскресные уроки для чернорабочих, идя к цели "шаг за шагом". Разумеется, он не откажется и от "скачков", когда для них придет время (это подтверждается его решительными действиями во время рабочего волнения на Ельцинской фабрике).
"обыкновенном" для писателей, желавших сохранить традиции Чернышевского, не потерять "колею", имело довольно устойчивые формы. Организация бесплатных школ и в особенности воскресных школ для взрослых, устройство трудовых ассоциаций и товариществ, пропагандистская деятельность среди рабочих и ремесленников, "хождение в народ" в качестве фельдшера или сельской учительницы - вот те немногие варианты общественно полезной деятельности, которые предлагались литературой в это время. Конечно, пройдет немного времени, и некоторые из этих "малых дел" перестанут быть идеалом общественной жизни. Исторически перспективным станет участие "новых людей" в организационной и пропагандистской работе с фабричными и заводскими рабочими (Г. Успенский, "Разоренье"; И. Омулевский, "Шаг за шагом"; К. Станюкович, "Без исхода"; В. Берви-Флеровский, "На жизнь и смерть", и др.). Несомненной заслугой демократической беллетристики было разоблачение политического предательства бур-жуазно-либеральных деятелей, логическим следствием которого стало наступление эпохи "белого террора" (Н. Благовещенский, "Перед рассветом"; И. Кущевский, "Николай Негорев, или Благополучный россиянин", и др.). На рубеже 60-70-х гг. некоторых писателей настораживали авантюристские действия бакунистов - "вспышкопускателей", не подкрепленные кропотливой черновой деятельностью среди крестьянства (Н. Бажин, "Зовет").
Примечания
[26] Ковальский И. М. Что такое светловщина? - ЦГАОР, ф. 112, оп. 2, ед. хр. 1086, л. 12 об.