В условиях сложнейшей литературно-общественной обстановки, сложившейся на рубеже 60-70-х гг., своевременной и актуальной была работа сосланного в Сибирь Н. Г. Чернышевского над романом "Пролог". Новое произведение писателя-революционера учитывало смену общественно-политической ситуации в стране и за рубежом, опасность тайных бакунинских призывов возбудить неподготовленные крестьянские выступления и нацеливало внимание молодого поколения борцов на политические аспекты борьбы с царизмом.
Сюжетно-композиционная структура романа состоит из двух частей, из которых вторая часть, выдвинутая "наружу из своего обрамления, из первой части", "непосредственно обращена к современности" 70-х гг. (из наблюдений А. В. Карякиной над композицией "Пролога"). Впрочем, ориентирует читателя на поиски "шансов будущего" не только "Дневник Левицкого". Вообще весь роман, ретроспективно осмысливающий опыт крушения надежд на социальные перемены в России во времена первой революционной ситуации, был программным для наступающего десятилетия. Этим обстоятельством обусловлены и жанровая структура "Пролога", и новые конфликтные ситуации в его сюжете, и отличные от "Что делать?" типологические решения образа революционера, предусматривающие иные акценты в художественной трактовке "особенного" и "обыкновенного".
Разные творческие замыслы писателя, обусловленные историческими обстоятельствами деятельности русских революционеров, привели к созданию двух романов, не схожих в жанровом отношении. В условиях созревания революционной ситуации начала 60-х гг. Чернышевский обращается к жанру социально-философского романа ("Что делать?"), а в период крушения революционной ситуации, когда возможностей для осуществления социальной революции уже не было, когда, невзирая на это, в среде народнической молодежи продолжал проводиться курс на немедленную крестьянскую революцию ("бунт"), он сознательно переставляет идейно-художественные акценты, создавая роман несколько иного жанра - роман историко-политический. Используя исторический опыт десятилетней давности, писатель на этот раз - в романе "Пролог" - на первый план выдвигает события политической борьбы, отказываясь от художественной разработки социально-экономических конфликтов и идеи немедленной социальной революции. Этим объясняются принципиальные различия между революционером-подпольщиком Рахметовым, подготовляющим революцию в нелегальных условиях (при которых встречи и идейные столкновения с "просвещенными, мужами" исключены), и общественным деятелем Волгиным, ведущим в легальных условиях открытую политическую борьбу с сановными противниками. Все ото в конечном итоге обусловило и идейно-художественную самобытность Рахметова и Волгина, внешнюю несхожесть "исключительности" "особенного человека" и "обыкновенности" журналиста-семьянина, наделенного "простыми, человеческими качествами".
в качестве единственного и обязательного при всех быстро меняющихся обстоятельствах освободительной борьбы. Чернышевский и в "Прологе" не упускает из виду рахметовского варианта. Он предвидит приход новой революционной ситуации, когда потребность в профессиональных революционерах-подпольщиках типа Рахметова будет вновь острой. Правильное уяснение воззрений Волгина на перспективы общественного движения проливает дополнительный свет на несколько загадочную фигуру Левицкого, революционера рахметовского типа, видимо, потерпевшего неудачу в попытке возглавить стихийный % крестьянский бунт (что доказывало дальновидность Волгина в их спорах). Взаимоотношения Волгина с Левицким развиваются в направлении воплощения революционной программы первого из них, предусматривающего единство политических и социальных действий.
Скептицизм Волгина в отношении перспектив революционного движения в России носит временный и локальный характер. Он восходит непосредственно лишь к очередному, а не завершающему этапу политической борьбы по крестьянскому вопросу. Дворянству, либералам пока удалось отодвинуть угрозу крестьянской революции на какой-то срок, до тех пор, пока народ не убедится ,в том, что его обманывают. Следовательно, политическая борьба, направленная на разоблачение грабительской сущности царской реформы, приобретает первоочередное значение. Новое "разочарование общества" - один из "шансов будущего" (XIII, 244).
При определении объективных исторических закономерностей нового революционного подъема в России Волгин, помимо учета политической обстановки в русском обществе, имеет в виду ж революционные события в Западной Европе. Укрепление революционных связей с Европой - второй "шанс будущего". Эта программа взаимосвязи передовой России с западноевропейским революционным движением, выдвинутая на рубеже 60-70-х гг., вносит качественно новый момент в эволюцию образа революционера от Рахметова к Волгину. Она исторически оправдывалась подъемом пролетарского движения в Западной Европе (в частности, во Франции), деятельностью Первого Интернационала и тем интересом ко всем этим событиям, который проявили ученики Чернышевского из Русской секции Интернационала. Рассматривая ее с учетом тех новых задач, которые встали перед "новыми людьми" на рубеже 60-70-х гг., мы увидим в этой эволюции не выражение кризиса революционно-демократической идеологии Чернышевского, а, наоборот, стремление автора "Пролога" поднять ее на новую ступень, наметить перспективу общественного подъема в стране. Ориентировка Чернышевского на усиление и расширение политических форм борьбы с царизмом, на укрепление связей с революционным Западом как раз явилась творческим развитием революционно-демократической идеологии шестидесятников на рубеже 60-70-х гг.
"Что делать?". В идеале революционер нового типа должен сочетать рахметовское и волгин-ское начала. Однако в русском революционном движении социальные и политические действия длительное время проводились в отрыве друг от друга, и это не давало жизненных предпосылок для создания такого синтетического образа. И все-таки тенденции художественного воплощения героического, "исключительного" в "обыкновенном" (с разным сочетанием "рахметовских" и "волгинских" типологических разновидностей) в демократической литературе 70-80-х гг. были весьма заметными.