IX
Эпитет утопический отнюдь не имеет под нашим пером смысла порицания. Он просто обозначает у нас ту точку зрения, с которой социализм смотрел на общественную жизнь в первой фазе своего развития. Эта его точка зрения стала неудовлетворительной с тех пор, как он перешел, благодаря Марксу и Энгельсу, на точку зрения науки. Но в свое время утопический социализм оказал огромные услуги делу развития общественной мысли, и в числе его представителей мы встречаем поистине гениальных людей, например, Сен-Симона, Фурье и Р. Оуэна. Утопический социализм был идеалистичен, между тем как в основе научного социализма лежит материалистический взгляд на общественную жизнь. Социалисты - утописты были, подобно французским просветителями XVIII века, убеждены, что "мнение правит миром"; научный социализм подверг своему исследованию те общественные экономические причины, от которых зависит развитие "мнения". Ручательство за осуществление своего идеала социалисты - утописты видели в отвлеченной правильности и красоте этого идеала; научный социализм ищет такого ручательства в экономической необходимости.
Общественно-исторические взгляды Чернышевского достаточно известны читателю для того, чтобы он без труда понял, почему мы называем социализм нашего автора утопическим. Во всех своих социалистических рассуждениях Чернышевский всегда стоял на точке зрения исторического идеализма. Если он был твердо убежден в будущем торжестве социализма, то единственно потому, что, по его мнению, отсталая масса населения должна была рано или поздно нагнать "действующую армию" человечества, т. е. интеллигенцию, додумавшуюся до социалистического идеала. В деле осуществления этого идеала главная роль опять принадлежала интеллигенции. Чернышевский очень мало рассчитывал на самодеятельность пролетариата, который, впрочем, сливался в его представлении о нем с общей массой "простолюдинов".
Правда, Чернышевский относился довольно отрицательно к некоторым представителям утопического социализма, например, к сенсимонистам (см. статью "Процесс Менильмонтанского семейства". "Современник", 1860 г., кн. V). Но в его критике сенсимонизма яснее, чем где-либо, обнаруживается идеалистический характер его собственных социалистических взглядов. Сенсимонисты были, по его мнению, фантазерами, даже и не подозревавшими, что экономический расчет является главным двигателем в истории. Нам уже известно, как тесно связано было это представление о роли экономического расчета с историческим идеализмом нашего великого просветителя.
Чем абстрактнее была социалистическая точка зрения Чернышевского, тем легче ему было отвлекаться от индивидуальных особенностей каждой данной социалистической системы и защищать только то, что составляло общее содержание всех этих систем. И тем естественнее было для него с одинаковым сочувствием относиться к практическим планам различных социалистических писателей. Так, в статье "Капитал и труд" он изложил план Луи Блана. Главной особенностью этого плана явилось в изложении Чернышевского то обстоятельство, что его осуществление не стеснило бы ничьей свободы: "кто чем хочет тот тем и занимается" (Соч., т. VI, 47); "живи где хочешь, живи как хочешь, только предлагаются тебе средства жить удобно и дешево и, кроме обыкновенной платы, получать дивиденд. Если и это стеснительно, никто не запрещает отказываться от дивиденда" (Там же, 49). А в другом месте он поясняет, отчего ему "вздумалось взять в пример Луи Блана" Он говорит: "Мы хотели только сказать, что по особенному историческому случаю его мысли приобрели историческую важность, которой иначе бы и не имели, потому, что оригинального в них мало" (Соч., VII, 64).
В статье "Капитал и труд" он называет план Луи Блана "собственным" планом.
В другом случае он, как видим, мог бы применить то к плану какого-нибудь другого социалиста. Ему, как уже сказано, было важно не то, что составляет особенность того или другого из этих планов, а то, что принадлежало им всем: отрицательное отношение к существующему экономическому порядку и убеждение в том, что возможен экономический строй, основанный на товарищеском труде работников. Конечно, по характеру своего ума, в котором преобладала рассудочность, он склонен был более сочувствовать тем из великих основателей социалистических школ, которые меньше поддавались увлечениям фантазии. Так, например, Р. Оуэн был, несомненно, ближе к нему, нежели Фурье; однако у Фурье он тоже заимствовал очень много.
При своем трезвом уме и при своем всегдашнем стремлении к практической деятельности Чернышевский не мог принадлежать к числу тех утопистов, которые требуют, чтобы человечество приняло их построения, и пренебрегают всеми частными реформами. Таковы анархисты. Чернышевский не походил на них. "Во имя высших идеалов отвергать какое-нибудь, хотя бы и не вполне совершенное, улучшение действительности,-- говорит он,-- значит слишком уже идеализировать и потешаться бесплодными теориями". Он утверждал, что у людей, склонных к таким "потехам", дело кончается большею частью тем, что после напряженных усилий подняться до своего идеала они опускаются так, что уже вовсе не имеют перед собой никакого идеала".
При всем том остается неоспоримым, что программа желательных для Чернышевского частных реформ отличается довольно большой неопределенностью. В общем можно, однако, сказать, что так как идеалом Чернышевского был товарищеский труд производителей, то он всегда был готов поддерживать все, в чем видел хотя бы намек на принцип ассоциации. Известно, что устройством ассоциации занимается и Вера Павловна в романе "Что делать?". Первый муж ее, Лопухов, горячо хвалит ее за это: "Мы все говорим и ничего не делаем. А ты позже нас всех стала думать об этом и раньше всех решилась приняться за дело". Очевидно, что устройство ассоциации и было тем практическим делом, о котором "говорили" и "думали" в кружке Лопухова и его друзей.
Проповедь ассоциации велась тогда одновременно в России и Германии. "Гласный ответ" Лассаля -- послуживший началом его агитации -- появился в 1863 г., когда Чернышевский писал свой роман "Что делать?". Но у Лассаля план устройства ассоциации предполагает политическую самодеятельность рабочего класса: завоевание им всеобщего избирательного права. У Чернышевского о политической самодеятельности пролетариата нет и речи. Почин дела и главное его ведение принадлежит интеллигенции -- этой уже так хорошо знакомой нам "действующей армии" человечества. Эта существенная разница объясняется, конечно, тем, что в социально-политическом отношении Россия была отсталой страной даже сравнительно с тогдашней Германией.
Выше было уже замечено нами, что Чернышевский отстаивал общинное землевладение, между прочим, и с точки зрения большей легкости устройства в России ассоциаций.
Насколько нам известно, сам Чернышевский никогда не приступал к устройству таких ассоциаций. Но зато тем энергичнее он вел литературную пропаганду принципов, которые должны были лечь в основу товарищеского труда производителей. Блестящий полемист, он горячо отстаивал эти принципы в спорах с "экономистами отсталой школы". Об экономистах этой школы он говорил, что каждый из них "скорее согласится пойти в негры и всех своих соотечественников тоже отдать в негры", нежели сказать, что в том или другом социалистическом плане нет ничего слишком дурного или неудобоисполнимого. С своей стороны, Чернышевский хотел показать, что принципы, общие всем социалистическим системам, и хороши, и удобоисполнимы. С этой целью была написана им статья "Капитал и труд". И с этой же целью он переводил и комментировал "Основания политической экономии" Дж. Ст. Милля.
В предисловии к своему переводу этого сочинения он писал: "Книга Милля признается всеми экономистами за лучшее, самое верное и глубокомысленное изложение теории, основанной Адамом Смитом. Переводя это произведение, мы хотим дать читателю доказательство, что большая часть понятий, против которых мы спорим, вовсе не принадлежит к строгой науке, а должна считаться только искажением ее. сочиненным нынешними французскими так называемыми экономистами по внушению трусости" (Соч., т. VII, стр. 1).
Имея в виду эту специальную цель, Чернышевский не раз утверждал в своих знаменитых примечаниях к сочинению Милля, что он только "повторяет слова" английского экономиста и если в чем-либо расходится с ним, то лишь в выводах, вытекающих из основных положений экономической теории, а не в том, что касается самих этих положений. Это могло быть удобным ввиду специальной -- преимущественно публицистической -- цели нашего автора; но это оказалось невыгодным для экономической теории. Чернышевский очень ошибся, приняв Дж. Ст. Милля за верного ученика Смита и Рикардо. Милль испытал на себе влияние вульгарных английских экономистов и никак не мог разобраться в основных понятиях политической экономии. Его книга была большим шагом назад в сравнении с "Основаниями политической экономии" Рикардо. Чернышевский лучше сделал бы, если бы перевел и комментировал это последнее сочинение. А еще лучше было бы, пожалуй, перевести и снабдить примечаниями книгу Уильяма Томпсона "An inquiry, into the principles of the distribution of Wealth", присоединив к ней "Лекцию о человеческом счастьи" ("Lecture on human happiness") Джона Грэя. Эти авторы были наиболее выдающимися между теми английскими социалистами двадцатых годов, которые, стоя на почве экономической теории Рикардо, делали из этой теории "эгалитарные", как выразился о них Маркс, выводы. Едва ли можно сомневаться в том, что знакомство с английскими экономистами этой школы было бы полезнее для русских читателей и даже привело бы к устранению многих из неясностей, свойственных экономическим взглядам нашего автора.
утопистом и в своих экономических рассуждениях. Различные исторические формы экономического быта рассматривались им, как и всеми социалистами утопического периода, не с точки зрения собственной логики их развития, а с отвлеченной точки зрения их соответствия или несоответствия социалистическому идеалу. Происхождение всех этих форм -- очень неудовлетворительных, разумеется, с точки зрения идеала -- относилось им на счет разного рода исторических и главным образом на счет завоевания. Так как он считал их несогласными с "требованиями экономической науки", то он не придавал большой цены их внимательному изучению. Исторический метод в экономической науке, знакомый ему лишь по трудам В. Рошера и других таких же окаменелостей, казался ему плодом теоретической реакции против освободительных стремлений пролетариата. Чернышевский противопоставлял ему свой собственный метод, носивший у него название гипоого. "Гипотетический метод" состоит в том, что при исследовании того пли иного экономического явления берется такое "гипотетическое" общество, в котором это явление выступает с наибольшей выпуклостью. Задача исследователя, бесспорно, упрощается, а следовательно, и облегчается таким приемом. Но упрощение задачи необходимо вносит в нее элемент ошибки, так как явление изучается не при тех условиях, в которых око существует на самом деле, а при тех, в которые ставит его "гипотеза" исследователя. Этот элемент ошибки вообще дает себя чувствовать в работах Чернышевского по теоретической экономии. Но едва ли не с наибольшей силой сказался он в его знаменитом и по-своему чрезвычайно остроумном разборе "Мальтусовой теоремы".
Главная задача исследователя и здесь заключалась для Чернышевского не в изучении того, и что есть, а в указании того, что должно быть, при чем то, что должно быть, выводилось им не из того, что было и что есть, а из того, что подсказывалось отвлеченными требованиями идеала. В заключительных строках своих "Очерков политической экономии" он сожалеет о том, что в очерки эти не вошла та часть, которая кажется ему самой важной, т. е. изложение главных отличительных черт будущего общественного устройства. Этим достаточно характеризуется его общая точка зрения в политической экономии.
Чернышевский считал главной заслугой Гегеля то, что он, следуя своему диалектическому методу, чуждался абстракций. "Все зависит от обстоятельства времени и места", -- говорил по этому поводу наш автор. Надо признать, что его "гипотетический" метод слишком часто заставлял его забывать это золотое правило и довольствоваться абстракциями.
"социальный вопрос" внимание нашей, преимущественно разночинной, интеллигенции и приучили ее рассматривать этот вопрос с точки зрения интересов народа. Уже одно это должно быть признано огромной заслугой. Но это далеко не главная заслуга Чернышевского.
Главная заслуга его заключается в том, что его теоретическая мысль работала в том самом направлении, в каком совершалась главная работа передовой отставала в своем движении от передовой западноевропейской мысли. Он явился у нас проповедником философии Фейербаха в то время, когда на Западе логическое развитие этой философии уже привело к появлению научного миросозерцания Маркса и Энгельса. от этого своего приобретения, как она сделала это в лице П. Лаврова и его последователей, постольку она шла назад в своем развитии. В настоящее время взгляды Чернышевского должны считаться "превзойденной ступенью". "превзойти" иначе, как развивая дальше основные положения его собственного миросозерцания. Плодотворная критика Чернышевского возможна лишь с точки зрения Маркса, прошедшего ту же самую школу, в которой с огромным успехом учился автор примечаний к Миллю, -- школу Гегеля и Фейербаха.