(Посвящается моему другу О. С. Ч.) {1}
I
Дурак
Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции московской железной дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге. Накануне, в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно раз6удили в 8 часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, -- видно, заснул. Пришло утро; в 8 часов слуга постучался к вчерашнему приезжему -- приезжий не подает голоса; слуга постучался сильнее, очень сильно -- приезжий все не откликается. Видно, крепко устал. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился. Стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. "Уж не случилось ли с ним чего?" -- "Надо выломать двери". -- "Нет, так не годится: дверь ломать надо с полициею". Решили попытаться будить еще раз, посильнее; если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу; не добудились; послали за полициею и теперь ждут, что увидят с нею.
Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, -- успех тот же, как и прежде. "Нечего делать, ломай дверь, ребята".
Дверь выломали. Комната пуста. "Загляните-ка под кровать" -- и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, -- на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:
"Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту {2}, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь".
-- Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, -- сказал полицейский чиновник.
-- Что же такое, Иван Афанасьевич? -- спросил буфетчик.
-- Давайте чаю, расскажу.
Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.
прохожие, -- никого и ничего не было на том месте, где раздался выстрел. Значит, не застрелил, а застрелился. Нашлись охотники нырять, притащили через несколько времени багры, притащили даже какую-то рыбацкую сеть, ныряли, нащупывали, ловили, поймали полсотни больших щеп, но тела не нашли и не поймали. Да и как найти? -- ночь темная. Оно в эти два часа уж на взморье, -- поди, ищи там. Поэтому возникли прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение: "А может быть, и не было никакого тела? может быть, пьяный, или просто озорник, подурачился, -- выстрелил, да и убежал, -- а то, пожалуй, тут же стоит в хлопочущей толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал".
Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: "какое подурачился -- пустил себе пулю в лоб, да и все тут". Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после по6еды. Застрелился, так; но отчего? "Пьяный", -- было мнение одних консерваторов; "промотался", -- утверждали другие консерваторы. -- "Просто дурак", -- сказал кто-то. На этом "просто дурак" сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, -- все равно, глупая, дурацкая штука.
На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было 6ы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту, -- кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! -- и потому, несомненно, дурак.
Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, -- следовательно, не застрелился. -- Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, -- все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.
Все были согласны, что "дурак", -- и вдруг все заговорили: на мосту -- ловкая штука! это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, -- умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, -- да, на мосту... умно!
Примечание
1) О. С. Ч. -- Ольга Сократовна Чернышевская (рожд. Васильева, 1833-1918) -- жена Н. Г. Чернышевского с апреля 1853 г. Некоторыми чертами живого, самостоятельного и непосредственного характера, вкусами и привычками образ Веры Павловны восходит к Ольге Сократовне. В то же время черты серьезности, возвышенности жизненных идеалов, планы трудового переустройства общества, стремление к образованию не находят себе соответствия в реальном облике жены Чернышевского. Ее душевные качества и стремления Чернышевский постоянно преувеличивал и в сильно идеализированном виде вложил в образ своей героини. В романе Ольга Сократовна выведена в заключении также под именем "дамы в трауре" (глава V, 23, см. прим. на стр. 857). Преувеличены и плохо обоснованы попытки некоторых современных исследователей представить Ольгу Сократовну в качестве сподвижницы революционной работы ее мужа. Важнейший материал см.: М. Н. Чернышевский. Жена Н. Г. Чернышевского. -- Современник, 1925, No 1, стр. 113-126; Марианна Чернышевская. Мои воспоминания об Ольге Сократовне Чернышевской. -- В кн.: Н. Г. Чернышевский. Неизданные тексты, статьи, материалы, воспоминания. Саратов, 1926, стр. 206-214; А. П. Скафтымов. Роман "Что делать?" (Его идеологический состав и общественное воздействие). Там же, стр. 92-140; В. А. Пыпина. Любовь в жизни Чернышевского. Размышления и воспоминания. (По материалам семейного архива). Пгр., 1923; Т. А. Богданович. Любовь людей шестидесятых годов. Л., 1929; В. Н. Шульгин. 1) Ольга Сократовна -- жена и друг Чернышевского. -- Октябрь, 1950, No 8, стр. 170-187; 2) Очерки жизни и творчества Н. Г. Чернышевского. М., 1956, стр. 67-168.