-- Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что мать говорит правду, а то все на дыбы подымалась, -- Верочка сделала нетерпеливое движение, -- ну, хорошо, не стану говорить, не расстраивайся. А я вчера так и заснула у тебя в комнате, может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем виде была. Ты не верь тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, -- слышишь? не верь.
Верочка опять видела прежнюю Марью Алексевну. Вчера ей казалось, что из-под зверской оболочки проглядывают человеческие черты, теперь опять зверь, и только. Верочка усиливалась победить в себе отвращение, но не могла. Прежде она только ненавидела мать, вчера думалось ей, что она перестает ее ненавидеть, будет только жалеть, -- теперь опять она чувствовала ненависть, но и жалость осталась в ней.
-- Одевайся, Верочка! чать, скоро придет. -- Она очень заботливо осмотрела наряд дочери. -- Если ловко поведешь себя, подарю серьги с большими-то изумрудами, -- они старого фасона, но если переделать, выйдет хорошая брошка. В залоге остались за 150 р., с процентами 250, а стоят больше 400. Слышишь, подарю.
Явился Сторешников. Он вчера долго не знал, как ему справиться с задачею, которую накликал на себя; он шел пешком из ресторана домой и все думал. Но пришел домой уже спокойный -- придумал, пока шел, -- и теперь был доволен собой.
Он справился о здоровье Веры Павловны -- "я здорова"; он сказал, что очень рад, и навел речь на то, что здоровьем надобно пользоваться, -- "конечно, надобно", а по мнению Марьи Алексевны, "и молодостью также"; он совершенно с этим согласен, и думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город: день морозный, дорога чудесная. -- С кем же он думает ехать? "Только втроем: вы, Марья Алексевна, Вера Павловна и я ". В таком случае Марья Алексевна совершенно согласна; но теперь она пойдет готовить кофе и закуску, а Верочка споет что-нибудь. "Верочка, ты споешь что-нибудь?" прибавляет она тоном, не допускающим возражений. -- "Спою".
Верочка села к фортепьяно и запела "Тройку" -- тогда эта песня была только что положена на музыку, {17} -- по мнению, питаемому Марьей Алексевною за дверью, эта песня очень хороша: девушка засмотрелась на офицера, -- Верка-то, когда захочет, ведь умная, шельма! -- Скоро Верочка остановилась: и это все так;
Марья Алексевна так и велела: немножко пропой, а потом заговори. -- Вот, Верочка и говорит, только, к досаде Марьи Алексевны, по-французски, -- "экая дура я какая, забыла сказать, чтобы по-русски"; -- но Вера говорит тихо... улыбнулась, -- ну, значит, ничего, хорошо. Только что ж он-то выпучил глаза? впрочем, дурак, так дурак и есть, он только и умеет хлопать глазами. А нам таких-то и надо. Вот, подала ему руку -- умна стала Верка, хвалю.
-- Мсье Сторешников, я должна говорить с вами серьезно. Вчера вы взяли ложу, чтобы выставить меня вашим приятелям, как вашу любовницу. Я не буду говорить вам, что это бесчестно: если бы вы были способны понять это, вы не сделали бы так. Но я предупреждаю вас: если вы осмелитесь подойти ко мне в театре, на улице, где-нибудь, -- я даю вам пощечину. Мать замучит меня (вот тут-то Верочка улыбнулась), но пусть будет со мною, что будет, все равно! Нынче вечером вы получите от моей матери записку, что катанье наше расстроилось, потому что я больна.
Он стоял и хлопал глазами, как уже и заметила Марья Алексевна.
вы согласны, дайте вашу руку, -- она протянула ему руку: он взял ее, сам не понимая, что делает.
-- Благодарю вас. Уйдите же. Скажите, что вам надобно торопиться приготовить лошадей для поездки.
Он опять похлопал глазами. Она уже обернулась к нотам и продолжала "Тройку". Жаль, что не было знатоков: любопытно было послушать: верно, не часто им случалось слушать пение с таким чувством; даже уж слишком много было чувства, не артистично.
Через минуту Марья Алексевна вошла, и кухарка втащила поднос с кофе и закускою. Михаил Иваныч, вместо того чтобы сесть за кофе, пятился к дверям.
-- Куда же вы, Михаил Иваныч?
-- Да еще успеете, Михаил Иваныч. -- Но Михаил Иваныч был уже за дверями.
Марья Алексевна бросилась из передней в зал с поднятыми кулаками.
-- Что ты сделала, Верка проклятая? А? -- но проклятой Верки уже не было в зале; мать бросилась к ней в комнату, но дверь Верочкиной комнаты была заперта: мать надвинула всем корпусом на дверь, чтобы выломать ее, но дверь не подавалась, а проклятая Верка сказала:
-- Если вы будете выламывать дверь, я разобью окно и стану звать на помощь. А вам не дамся в руки живая.
-- Маменька, прежде я только не любила вас; а со вчерашнего вечера мне стало вас и жалко. У вас было много горя, и оттого вы стали такая. Я прежде не говорила с вами, а теперь хочу говорить, только когда вы не будете сердиться. Поговорим тогда хорошенько, как прежде не говорили.
Конечно, не очень-то приняла к сердцу эти слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны стало рождаться раздумье: не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще и неизвестно, что она ему сказала, -- ведь они руки пожали друг другу, -- что ж это значит?
Так и сидела усталая Марья Алексевна, раздумывая между свирепством и хитростью, когда раздался звонок. Это были Жюли с Сержем.
Примечание
"Тройку" -- тогда эта песня была только что положена yf музыку. -- Первое переложение "Тройки" Некрасова на музыку относится 1852 г. ("Сельская красавица", композитор О. Бернард). В романе, написанном начале 1860-х годов, Чернышевский мог иметь в виду и переложения 1857 г. (А. И. Дюбук, Н. Леонтьев), 1858 г. (С. А. Зыбина), 1859 г. (И. Ф. Вителяро). См.: Г. К. Иванов. Русская поэзия в отечественной музыке (до 1917 года). Справочник. Вып. 1. М., 1966, стр. 246.