Чернышевский - Что делать?
Глава вторая. Часть IV

Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в день рождения Верочки, а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка была тяжела. Поладили на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые были короче других с Верочкой.

Осматривая собравшихся гостей, Лопухов увидел, что в кавалерах нет недостатка: при каждой из девиц находился молодой человек, кандидат в женихи или и вовсе жених. Стало быть, Лопухова пригласили не в качестве кавалера; зачем же? Подумавши, он вспомнил, что приглашению предшествовало испытание его игры на фортепьяно. Стало быть, он позван для сокращения расходов, чтобы не брать тапера. "Хорошо, -- подумал он: -- извините, Марья Алексевна", и подошел к Павлу Константинычу.

-- А что, Павел Константиныч, пора бы устроить вист: видите, старички-то скучают?

-- А вы по какой играете?

-- По всякой.

Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. Академия на Выборгской стороне -- классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (т, е. в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте на карточных столах, там гораздо меньше, чем в английском клубе, но уровень искусства игроков выше. Сильно игрывал в свое -- то есть в безденежное -- время и Лопухов.

-- Mesdames, как же быть? -- играть поочередно, это так; но ведь нас остается только семь; будет недоставать кавалера или дамы для кадрили.

Первый роббер {26} оканчивался, когда одна из девиц, самая бойкая, подлетела к Лопухову.

-- Мсье Лопухов, вы должны танцовать.

-- С одним условием, -- сказал он, вставая и кланяясь.

-- Каким?

-- Я прошу у вас первую кадриль.

-- Ах, боже мой, я на первую ангажирована; вторую -- извольте.

Лопухов снова сделал глубокий поклон. Двое из кавалеров поочередно играли. На третью кадриль Лопухов просил Верочку, -- первую она танцовала с Михайлом Иванычем, вторую он с бойкой девицею.

Лопухов наблюдал Верочку и окончательно убедился в ошибочности своего прежнего понятия о ней, как о бездушной девушке, холодно выходящей по расчету за человека, которого презирает: он видел перед собою обыкновенную молоденькую девушку, которая от души танцует, хохочет; да, к стыду Верочки, надобно сказать, что она была обыкновенная девушка, любившая танцовать. Она настаивала, чтобы вечера вовсе не было, но вечер устроился, маленький, без выставки, стало быть, неотяготительный для нее, и она, -- чего никак не ожидала, -- забыла свое горе: в эти годы горевать так не хочется, бегать, хохотать и веселиться так хочется, что малейшая возможность забыть заставляет забыть на время горе. Лопухов был расположен теперь в ее пользу, но ему все еще было непонятно многое.

Он был заинтересован странностью положения Верочки.

-- Мсье Лопухов, я никак не ожидала видеть вас танцующим, -- начала она.

-- Почему же? разве это так трудно, танцовать?

-- Вообще-конечно, нет; для вас -- разумеется, да.

-- Почему ж для меня?

-- Федя не совсем верно понял мою тайну: я не пренебрегаю женщинами, но я избегаю их, -- и знаете, почему? у меня есть невеста, очень ревнивая, которая, чтоб заставить меня избегать их, рассказала мне их тайну.

-- У вас есть невеста {27}?

-- Да.

-- Вот неожиданность! студент -- и уж обручен! Она хороша собою, вы влюблены в нее?

-- Да, она красавица, и я очень люблю ее.

-- Она брюнетка или блондинка?

-- Этого я не могу сказать. Это тайна.

-- Ну, бог с нею, когда тайна. Но какую же тайну женщин она открыла вам, чтобы заставить вас избегать их общества?

-- Она заметила, что я не люблю быть в дурном расположении духа, и шепнула мне такую их тайну, что я не могу видеть женщину без того, чтобы не прийти в дурное расположение, -- и потому я избегаю женщин.

-- Вы не можете видеть женщину без того, чтобы не прийти в дурное расположение духа? Однако вы не мастер говорить комплименты.

-- Кaк же сказать иначе? Жалеть -- значит быть в дурном расположении духа.

-- Разве мы так жалки?

-- Да разве вы не женщина? Мне стоит только сказать вам самое задушевное ваше желание -- и вы согласитесь со мною. Это общее желание всех женщин.

-- Скажите, скажите.

-- Вот оно: "ах, как бы мне хотелось быть мужчиною!" Я не встречал женщины, у которой бы нельзя было найти эту задушевную тайну. А большею частью нечего и доискиваться ее -- она прямо высказывается, даже без всякого вызова, как только женщина чем-нибудь расстроена, -- тотчас же слышишь что-нибудь такое: "Бедные мы существа, женщины!" или: "мужчина совсем не то, что женщина", или даже и так, прямыми словами: "Ах, зачем я не мужчина!".

Верочка улыбнулась: правда, это можно слышать от всякой женщины.

-- Вот видите, как жалки женщины, что если бы исполнилось задушевное желание каждой из них, то на свете не осталось бы ни одной женщины.

-- Да, кажется так, -- сказала Верочка.

-- Все равно, как не осталось бы на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите, как же не жалки женщины! Столько же жалки, как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры, как я узнал их тайну. А она была мне открыта моею ревнивою невестою в самый день обручения. До той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после того, -- как рукою сняло. Невеста вылечила.

-- Добрая и умная девушка ваша невеста; да, мы, женщины, -- жалкие существа, бедные мы! -- сказала Верочка: -- только, кто же ваша невеста? вы говорите так загадочно.

что не будет бедных {28}; но...

-- Не будет? -- перебила Верочка: -- я сама думала, что их не будет: но как их не будет, этого я не умела придумать -- скажите, как?

-- Этого я один не умею сказать; это умеет рассказывать только моя невеста; я здесь один, без нее, могу сказать только: она заботится об этом, а она очень сильная, она сильнее всех на свете. Но мы говорим не об ней, а об женщинах. Я совершенно согласен с желанием бедных, чтоб их не было на свете, потому что это и сделает моя невеста. Но я не согласен с желанием женщин, чтобы женщин не было на свете, потому что этому желанию нельзя исполниться: с тем, чему быть нельзя, я не соглашаюсь. Но у меня есть другое -- желание: мне хотелось бы, чтобы женщины подружились с моею невестою, -- она и о них заботится, как заботится о многом, обо всем. Если бы они подружились с нею, и у меня не было бы причины жалеть их, и у них исчезло бы желание: "Ах, зачем я не родилась мужчиною!". При знакомстве с нею и женщинам было бы не хуже, чем мужчинам.

-- Мсье Лопухов! еще одну кадриль! непременно!

-- Похвалю вас за это! -- Он пожал ее руку, да так спокойно и серьезно, как будто он ее подруга или она его товарищ. -- Которую же?

-- Последнюю.

-- Хорошо.

Марья Алексевна несколько раз шмыгала мимо них во время этой кадрили.

Что подумала Марья Алексевна о таком разговоре, если подслушала его? Мы, слышавшие его весь, с начала до конца, все скажем, что такой разговор во время кадрили -- очень странен.

Пришла последняя кадриль.

-- Мы все говорили обо мне, -- начал Лопухов: -- а ведь это очень нелюбезно с моей стороны, что я все говорил о себе. Теперь я хочу быть любезным, -- говорить о вас! Вера Павловна. Знаете, я был о вас еще гораздо худшего мнения, чем вы обо мне. А теперь... ну, да это после. Но все-таки, я не умею отвечать себе на одно. Отвечайте вы мне. Скоро будет ваша свадьба?

-- Никогда.

-- Я так и думал, -- в последние три часа, с той поры как вышел сюда из-за карточного стола. Но зачем же он считается женихом?

-- Зачем он считается женихом? -- зачем! -- одного я не могу сказать вам, мне тяжело. А другое могу сказать: мне жаль его. Он так любит меня. Вы скажете: надобно высказать ему прямо, что я думаю о нашей свадьбе -- я говорила; он отвечает: не говорите, это убивает меня, молчите.

-- Это вторая причина, а первую, которую вы не можете сказать мне, я могу сказать вам: ваше положение в семействе ужасно.

-- Теперь оно сносно. Теперь меня никто не мучит, -- ждут и оставляют или почти оставляют одну.

-- Но ведь это не может так продолжаться много времени. К вам начнут приставать. Что тогда?

-- Ничего. Я думала об этом и решилась. Я тогда не останусь здесь. Я могу быть актрисою. Какая это завидная жизнь! Независимость! Независимость!

-- И аплодисменты.

-- Да, и это приятно. Но главное -- независимость! Делать, что хочу, -- жить, как хочу, никого не спрашиваясь, ничего ни от кого не требовать, ни в ком, ни в ком не нуждаться! Я так хочу жить!

-- Это так, это хорошо! Теперь у меня к вам просьба: я узнаю, как это сделать, к кому надобно обратиться, -- да?

"я спокойна, мне сносно" -- разве это в самом деле так? Разве я не вижу, что делается моим именем? Разве я не знаю, как думают обо мне все, кто здесь есть? Интриганка, хитрит, хочет быть богата, хочет войти в светское общество, блистать, будет держать мужа под башмаком, вертеть им, обманывать его, -- разве я не знаю, что все обо мне так думают? Не хочу так жить, не хочу! -- Вдруг она задумалась. -- Не смейтесь тому, что я скажу: ведь мне жаль его, -- он так меня любит!

-- Он вас любит? Так он на вас смотрит, как вот я, или нет? Такой у него взгляд?

-- Вы смотрите прямо, просто. Нет, ваш взгляд меня не обижает.

-- Видите, Вера Павловна, это оттого... Но все равно. А он так смотрит?

Верочка покраснела и молчала.

-- Значит, он вас не любит. Это не любовь, Вера Павловна.

-- Но... -- Верочка не договорила и остановилась.

-- Вы хотели сказать: но что ж это, если не любовь? Это пусть будет все равно. Но что это не любовь, вы сами скажете. Кого вы больше всех любите? -- я говорю не про эту любовь, -- но из родных, из подруг?

-- Кажется, никого особенно. Из них никого сильно. Но нет, недавно мне встретилась одна очень странная женщина. Она очень дурно говорила мне о себе, запретила мне продолжать знакомство с нею, -- мы виделись по совершенно особенному случаю -- сказала, что когда мне будет крайность, но такая, что оставалось бы только умереть, чтобы тогда я обратилась к ней, но иначе -- никак. Ее я очень полюбила.

-- Вы желаете, чтоб она сделала для вас что-нибудь такое, что ей неприятно или вредно?

Верочка улыбнулась.

-- Как же это можно?

-- Но нет, представьте, что вам очень, очень нужно было бы, чтоб она сделала для вас что-нибудь, и она сказала бы вам: "если я это сделаю, это будет мучить меня", -- повторили бы вы ваше требование, стали ли бы настаивать?

-- Скорее умерла бы.

-- Вот, вы сами говорите, что это -- любовь. Только эта любовь -- просто чувство, а не страсть. А что же такое любовь-страсть? Чем отличается страсть от простого чувства? Силою. Значат, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы говорите: "лучше умереть, чем быть причиною мученья для него"; если простое чувство так говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее? Она скажет: "скорее умру, чем -- не то что потребую, не то что попрошу, -- а скорее, чем допущу, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно; умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня стал к чему-нибудь принуждать себя, в чем-нибудь стеснять себя". Вот такая страсть, которая говорит так, это -- любовь. А если страсть не такая, то она страсть, но вовсе не любовь. Я сейчас ухожу отсюда. Я все сказал, Вера Павловна.

Верочка пожала ему руку.

-- До свиданья. Что ж вы не поздравите меня? Ведь нынче день моего рожденья.

Лопухов посмотрел на нее.

-- Может быть... может быть! Если вы не ошиблись, хорошо для меня.

Примечание

26) роббер -- в карточных играх круг игры, иногда три партии, иногда две последовательно выигранные партии.