"Как это так скоро, как это так неожиданно, -- думает Верочка, одна в своей комнате, по окончании вечера: -- в первый раз говорили и стали так близки! за полчаса вовсе не знать друг друга и через час видеть, что стали так близки! как это странно!"
Нет, это вовсе не странно, Верочка. У этих людей, как Лопухов, есть магические слова, привлекающие к ним всякое огорченное, обижаемое существо. Это их невеста подсказывает им такие слова. А вот что в самом деле странно, Верочка, -- только не нам с тобою, -- что ты так спокойна. Ведь думают, что любовь -- тревожное чувство. А ты заснешь так тихо, как ребенок, и не будут ни смущать, ни волновать тебя никакие сны, -- разве приснятся веселые детские игры, фанты, горелки или, может быть, танцы, только тоже веселые, беззаботные. Это другим странно, а ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно. Тревога в любви -- не самая любовь, -- тревога в ней что-нибудь не так, как следует быть, а сама она весела и беззаботна.
"Как это странно, -- думает Верочка: -- ведь я сама все это передумала, перечувствовала, что он говорит и о бедных, и о женщинах, и о том, как надобно любить, -- откуда я это взяла? Или это было в книгах, которые я читала? Нет, там не то: там все это или с сомнениями, или с такими оговорками, и все это как будто что-то необыкновенное, невероятное. Как будто мечты, которые хороши, да только не сбудутся! А мне казалось, что это просто, проще всего, что это самое обыкновенное, без чего нельзя быть, что это верно все так будет, что это вернее всего! А ведь я думала, что это самые лучшие книги. Ведь вот Жорж Занд -- такая добрая, благонравная, -- а у ней все это только мечты! Или наши -- нет, у наших уж вовсе ничего этого нет. Или у Диккенса {29} -- у него это есть, только он как будто этого не надеется; только желает, потому что добрый, а сам знает, что этому нельзя быть. Как же они не знают, что без этого нельзя, что это в самом деле надобно так сделать и что это непременно сделается, чтобы вовсе никто не был ни беден, ни несчастен. Да разве они этого не говорят? Нет, им только жалко, а они думают, что в самом деле так и останется, как теперь, -- немного получше будет, а все так же. А того они не говорят, что я думала. Если бы они это говорили, я бы знала, что умные и добрые люди так думают; а то ведь мне все казалось, что это только я так думаю, потому что я глупенькая девочка, что кроме меня, глупенькой, никто так не думает, никто этого в самом деле не ждет. А вот он говорит, что его невеста растолковала всем, кто ее любит, что это именно все так будет, как мне казалось, и растолковала так понятно, что все они стали заботиться, чтоб это поскорее так было. Какая его невеста умная! Только, кто ж это она? Я узнаю, непременно узнаю. Да, вот хорошо будет, когда бедных не будет, никто никого принуждать не будет, все будут веселые, добрые, счастливые..."
это непременно так будет, что "того не может не быть; не странно, что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, -- и только. Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, -- уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, -- а она говорит все-таки: "и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны". Теперь, Верочка, нетрудно набраться таких мыслей, какие у тебя. Но другие не принимают их к сердцу, а ты приняла -- это хорошо, но тоже не странно: что ж странного, что тебе хочется быть вольным и счастливым человеком! Ведь это желание -- не бог знает какое головоломное открытие, не бог знает какой подвиг геройства.
вечер твоей любви, что от мысли о себе, о своем милом, о своей любви, ты перешла к мыслям, что всем людям надобно быть счастливыми, и что надобно помогать этому скорее прийти. А ты не знаешь, что это странно, а я знаю, что это не странно, что это одно и натурально, одно и по-человечески; просто по-человечески; -- "я чувствую радость и счастье" -- значит "мне хочется, чтобы все люди стали радостны и счастливы" -- по-человечески, Верочка, эти обе мысли одно. Ты добрая девушка: ты не глупая девушка; но ты меня извини, я ничего удивительного не нахожу в тебе; может быть, половина девушек, которых я знал и знаю, а может быть, и больше, чем половина, -- я не считал, да и много их, что считать-то -- не хуже тебя, а иные и лучше, ты меня прости.
Лопухову кажется, что ты удивительная девушка, это так; но это не удивительно, что это ему кажется, -- ведь он полюбил тебя! И тут нет ничего удивительного, что полюбил: тебя можно полюбить: а если полюбил, так ему так и должно казаться.
<...> Диккенс. -- Жорж Занд (в настоящее время принято написание Санд; Georges Sand, 1804-1876, псевдоним Авроры Дюдеван), Диккенс Чарльз (Dickens, 1812-1870) -- любимые авторы Чернышевского в течение всей его жизни, близкие ему демократическим характером творчества и острой постановкой социальных проблем (а Жорж Санд -- еще и проблемой женского равноправия). Произведения обоих писателей были у него, в частности, в Петрепавловской крепости. В "Современнике" (1856, No 4; Чернышевский, т. III, стр. 340-345) он напечатал предисловие к переводу мемуаров Жорж Санд; полный перечень цитат и ссылок на Диккенса и Жорж Санд см.: Чернышевский, т. XVI, стр. 866 и 870. В 1928 г. Ю. М. Стеклов высказал предположение, что роман Диккенса "Наш общий друг" служил для Чернышевского образцом при создании "Что делать?" (Ю. М. Стекло в. Н. Г. Чернышевский. Его жизнь и деятельность. 1828-1889. Т. I. М. -Л., 1928, стр. 203). Современные исследователи (в особенности А. П. Скафтымов, см. ниже) отклонили эту гипотезу. Названный роман Диккенса с гораздо большим основанием в последнее время выдвинут в качестве произведения, оказавшего определенное влияние на роман Достоевского "Идиот" (Ф. И. Евнин. Об источниках романа Достоевского "Идиот". ("Идиот" и "Наш общий друг" Диккенса). -- В кн.: Искусство слова. Сборник статей к 80-летию члена-корреспондента АН СССР Димитрия Димитриевича Благого. М., 1973, стр. 208-216). Роман Жорж Санд "Жак" ("Jacques", 1834) Чернышевский, вероятно, учитывал при создании "Что делать?". О Жорж Санд Чернышевский писал, что она "имела на развитие литературное и общественное более влияния, нежели какой бы то ни было другой поэт со времени Байрона" (Современник, 1856, No 8, стр. 180-181; Чернышевский, т. XVI, стр. 477). См.: Charles С or bet. Reminiscences sandieimes dans "Que faire?" de Cernysevskij. -- Revue des etudes slaves, t. XLIII. fasc. 1-4, Paris, 1964, p. 17-33; А. П. Скафтымов. Чернышевский и Жорж Занд. -- В кн.: А. П. Скафтымов. Статьи о русской литературе. Саратов, 1958. стр. 203-227 (или в его же книге: Нравственные искания русских писателей. М., 1972, стр. 218-249). См. также: М. Л. Селиверстов. Диккенс и Теккерей в оценке Чернышевского. Фрунзе, 1954; З. Г. Гражданская. Диккенс в русской революционно-демократической критике. -- Уч. зап. Моск. обл. гос. пед. ин-та, т. XXVI, Труды кафедры зарубежной литературы, 1953, вып. 1, стр. 105-120; 3. X. Либинзон. Чернышевский о западноевропейском романтизме. -- Уч. зап. Горьк. гос. пед. ин-та им. А. М. Горького, т. XVI, Филологическое отделение, 1955, стр. 168-187.