-- Что, мой друг, все еще нет места?
-- Нет еще, Вера Павловна; но не унывайте, найдется. Каждый день я бываю в двух, в трех семействах. Нельзя же, чтобы не нашлось, наконец, порядочное, в котором можно жить.
-- Ах, но если бы вы знали, мой друг, как тяжело, тяжело мне оставаться здесь. Когда мне не представлялось близко возможности избавиться от этого унижения, этой гадости, я насильно держала себя в каком-то мертвом бесчувствии. Но теперь, мой друг, слишком душно в этом гнилом, гадком воздухе.
-- Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем!
В этом роде были разговоры с неделю. -- Вторник:
-- Терпение, терпение, Вера Павловна, найдем.
-- Друг мой, сколько хлопот вам, сколько потери времени! Чем я вознагражу вас?
-- Вы вознаградите меня, мой друг, если не рассердитесь.
Лопухов сказал и смутился. Верочка посмотрела на него -- нет, он не то что не договорил, он не думал продолжать, он ждет от нее ответа.
-- Да за что же, мой друг, что вы сделали?
Лопухов еще больше смутился и как будто опечалился.
-- Что с вами, мой друг?
-- Да, вы и не заметили, -- он сказал это так грустно, и потом засмеялся так весело. -- Ах, боже мой, как я глуп, как я глуп! Простите меня, мой друг!
-- Ну, что такое?
-- Ничего. Вы уж наградили меня.
-- Ах, вот что! Какой же вы чудак! -- Ну, хорошо, зовите так.
В четверг было Гамлетовское испытание по Саксону Грамматику. После того на несколько дней Марья Алексевна дает себе некоторый (небольшой) отдых в надзоре.
Суббота. После чаю Марья Алексевна уходит считать белье, принесенное прачкою.
-- Мой друг, дело, кажется, устроится.
-- Да? -- Если так... ах, боже мой... ах, боже мой, скорее! Я, кажется, умру, если это еще продлится. Когда же и как?
-- Решится завтра. Почти, почти несомненная надежда.
-- Что же, как же?
-- Держите себя смирно, мой друг: заметят! Вы чуть не прыгаете от радости. Ведь Марья Алексевна может сейчас войти за чем-нибудь.
-- А сам хорош! Вошел, сияет, так что маменька долго смотрела на вас.
-- Что ж, я ей сказал, отчего я весел, я заметил, что надобно было ей сказать, я так и сказал: "я нашел отличное место".
-- Несносный, несносный! Вы занимаетесь предостережениями мне и до сих пор ничего не сказали. Что же, говорите, наконец.
-- Нынче поутру Кирсанов, -- вы знаете, мой друг, фамилия моего товарища Кирсанов...
-- Знаю, несносный, несносный, знаю! Говорите же скорее, без этих глупостей.
-- Ах, боже мой! И все замечания, вместо того чтобы говорить дело. Я не знаю, что я с вами сделала бы -- я вас на колени поставлю: здесь нельзя, -- велю вам стать на колени на вашей квартире, когда вы вернетесь домой, и чтобы ваш Кирсанов смотрел и прислал мне записку, что вы стояли на коленях, -- слышите, что я с вами сделаю?
-- Хорошо, я буду стоять на коленях. А теперь молчу. Когда исполню наказание, буду прощен, тогда и буду говорить.
-- Прощаю, только говорите, несносный.
-- Благодарю вас. Вы прощаете, Вера Павловна, когда сами виноваты. Сами все перебивали.
-- Вера Павловна? Это что? А ваш друг где же?
-- Да, это был выговор, мой друг. Я человек обидчивый и суровый.
-- Выговоры? Вы смеете давать мне выговоры? Я не хочу вас слушать.
-- Не хотите?
-- Конечно, не хочу! Что мне еще слушать? Ведь вы уж все сказали; что дело почти кончено, что завтра оно решится, -- видите, мой друг, ведь вы сами еще ничего не знаете нынче. Что же слушать? До свиданья, мой друг!
-- Да послушайте, мой друг... Друг мой, послушайте же?
-- Не слушаю и ухожу. -- Вернулась. -- Говорите скорее, не буду перебивать. Ах, боже мой, если б вы знали, как вы меня обрадовали! Дайте вашу руку. Видите, как крепко, крепко жму.
-- А слезы на глазах зачем?
-- Благодарю вас, благодарю вас.
-- Нынче поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра быть у нее. Я лично незнаком с нею, но очень много слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником. Мужа ее знаю я сам, -- мы виделись у этого моего знакомого много раз. Судя по всему этому, я уверен, что в ее семействе можно жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи мне, сказала, что уверена, что сойдется со мною в условиях. Стало быть, мой друг, дело можно считать почти совершенно конченным.
-- Ах, как это будет хорошо! Какая радость! -- твердила Верочка. -- Но я хочу знать это скорее, как можно скорее. Вы от нее проедете прямо к нам?
его на среду. Если будет написано: на среду утро -- значит, дело состоялось; на среду вечер -- неудача. Но почти несомненно "на утро". Марья Алексевна это расскажет и Феде, и вам, и Павлу Константинычу.
-- Когда же придет письмо?
-- Вечером.
-- Как долго! Нет, у меня не достанет терпенья. И что ж я узнаю из письма? Только "да" -- и потом ждать до среды! Это мученье! Если "да", я как можно скорее уеду к этой даме. Я хочу знать тотчас же. Как же это сделать? Я сделаю вот что: я буду ждать вас на улице, когда вы пойдете от этой дамы.
-- Друг мой, да это было бы еще неосторожнее, чем мне приехать к вам. Нет, уже лучше я приеду.
-- А что же, и в самом деле, кажется, это можно. Дайте подумать.
-- Некогда думать. Маменька может войти каждую минуту. Где живет эта дама?
-- В Галерной, подле моста.
-- Во сколько часов вы будете у нее?
-- С двенадцати я буду сидеть на Конногвардейском бульваре, на последней скамье того конца, который ближе к мосту. Я сказала, что на мне будет густой вуаль. Но вот вам примета: я буду держать в руке сверток нот. Если меня еще не будет, значит, меня задержали... Но вы садитесь на эту скамью и ждите. Я могу опоздать, но буду непременно. Как я хорошо придумала! Как я вам благодарна! Как я буду счастлива! Что ваша невеста,/Дмитрий Сергеич? Вы уж разжалованы из друзей в Дмитрия Сергеича. Как я рада, как я рада! -- Верочка побежала к фортепьяно и начала играть.
-- Друг мой, какое унижение искусства! Какая порча вашего вкуса! Оперы брошены для галопов!
Через несколько минут вошла Марья Алексевна. Дмитрий Сергеич поиграл с нею в преферанс вдвоем, сначала выигрывал, потом дал отыграться, даже проиграл 35 копеек, -- это в первый раз снабдил он ее торжеством и, уходя, оставил ее очень довольною, -- не деньгами, а собственно торжеством: есть чисто идеальные радости у самых погрязших в материализме сердец, чем и доказывается, что материалистическое объяснение жизни неудовлетворительно.