Они живут весело и дружно, работают и отдыхают, и наслаждаются жизнью, и смотрят на будущее если не без забот, то с твердою и совершенно основательной уверенностью, что чем дальше, тем лучше будет. Так прошло у них время третьего года и прошлого года, так идет у них и нынешний год, и зима нынешнего года уж почти проходила, снег начинал таять, и Вера Павловна спрашивала: "да будет ли еще хоть один морозный день, чтобы хоть еще раз устроить зимний пикник?", и никто не мог отвечать на ее вопрос, только день проходил за днем, все оттепелью, и с каждым днем вероятность зимнего пикника уменьшалась. Но вот, наконец! Когда уж была потеряна надежда, выпал снег, совершенно зимний, и не с оттепелью, а с хорошеньким, легким морозом; небо светлое, вечер будет отличный, -- пикник! пикник! наскоро, собирать других некогда, -- маленький без приглашений.
Вечером покатились двое саней. Одни сани катились с болтовней и шутками; но другие сани были уж из рук вон: только выехали за город, запели во весь голос, и что запели!
. . . . . . . . . . . .
Выходила молода
За новые ворота,
За новые, кленовые,
За решетчатые:
-- Родной батюшка грозен
И немилостив ко мне:
Не велит поздно гулять,
С холостым парнем играть,
Я не слушаю отца,
Распотешу молодца... {170}
. . . . . . . . . . . . . .
Нечего сказать, отыскали песню! Да это ли только? то едут шагом, отстают на четверть версты, и вдруг пускаются вскачь, обгоняют с криком и гиканьем, и когда обгоняют, бросаются снежками в веселые, но не буйные сани. Небуйные сани после двух-трех таких обид решили защищаться. Пропустивши вперед буйные сани, нахватали сами пригоршни молодого снега, осторожно нахватали, так что буйные сани не заметили. Вот буйные сани опять поехали шагом, отстали, а небуйные сани едут коварно, не показали, обгоняя, никакого вида, что запаслись оружием; вот буйные сани опять несутся на них с гвалтом и гиканьем, небуйные сани приготовились дать отличный отпор сюрпризом, но что это? буйные сани берут вправо, через канавку, -- им все нипочем, -- проносятся мимо в пяти саженях: "да, это она догадалась, схватила вожжи сама, стоит и правит", говорят небуйные сани: -- "нет, нет, догоним! отомстим! Отчаянная скачка. Догонят или не догонят? -- "Догоним!" с восторгом говорят небуйные сани, -- "нет", с отчаянием говорят они, "догоним", с новым восторгом. -- "Догонят!" с отчаянием говорят буйные сани, -- "не догонят!" с восторгом говорят они. -- Догонят или не догонят?
На небуйных санях сидели Кирсановы и Бьюмонты; на буйных четыре человека молодежи и одна дама, и от нее-то все буйство буйных саней.
-- Здравствуйте, mesdames и messieurs, мы очень, очень рады снова видеть вас, -- говорит она с площадки заводского подъезда: -- господа, помогите же дамам выйти из саней, -- прибавляет она, обращаясь к своим спутникам.
Скорее, скорее в комнаты? мороз нарумянил всех!
-- Здравствуйте, старикашка! Да он у вас вовсе еще не старик! Катерина Васильевна, что это вы наговорили мне про него, будто он старик? он еще будет волочиться за мною. Будете, милый старикашка? -- говорит дама буйных саней.
-- Дети, позволяете ему волочиться за мною?
-- Позволяем, -- говорит один из молодежи.
-- Нет, нет! -- говорят трое других. Но что ж это дама буйных саней вся в черном? Траур это, или каприз?
-- Однако я устала, -- говорит она и бросается на турецкий диван, идущий во всю длину одной стены зала. -- Дети, больше подушек! да не мне одной! и другие дамы, я думаю, устали.
-- Да, вы и нас измучили, -- говорит Катерина Васильевна.
-- Как меня разбила скачка за вами по ухабам! -- говорит Вера Павловна.
-- Хорошо, что до завода оставалась только одна верста! -- говорит Катерина Васильевна.
Обе опускаются на диван и подушки в изнеможении.
-- Вы недогадливы! Да вы, верно, мало ездили вскачь? Вы бы встали, как я; тогда ухабы -- ничего.
-- Даже и мы порядочно устали, -- говорит за себя и за Бьюмонта Кирсанов. Они садятся подле своих жен. Кирсанов обнял Веру Павловну; Бьюмонт взял руку Катерины Васильевны. Идиллическая картина. Приятно видеть счастливые браки. Но по лицу дамы в трауре {171} пробежала тень, на один миг, так что никто не заметил, кроме одного из ее молодых спутников; он отошел к окну и стал всматриваться в арабески, слегка набросанные морозом на стекле.
-- Mesdames, ваши истории очень любопытны, но я ничего хорошенько не слышала, знаю только, что они и трогательны, и забавны, и кончаются счастливо, я люблю это. А где же старикашка?
-- Он хозяйничает, приготовляет закуску; это его всегда занимает, -- сказала Катерина Васильевна.
-- Ну, бог с ним в таком случае. Расскажите же, пожалуйста. Только коротко; я люблю, чтобы рассказывали коротко.
-- Я буду рассказывать очень коротко, -- сказала Вера Павловна: -- начинается с меня; когда дойдет очередь до других, пусть они рассказывают. Но я предупреждаю вас, в конце моей истории есть секреты.
-- Что ж, тогда мы прогоним этих господ. Или не прогнать ли их теперь же?
-- Нет, теперь они могут слушать.
Вера Павловна начала свою историю.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Ха, ха, ха! Эта милая Жюли! Я ее очень люблю! И бросается на колена, и бранится, и держит себя без всякого приличия! Милая!
-- Браво, Вера Павловна! "брошусь в окно!" браво, господа! -- дама в трауре захлопала в ладоши. По этой команде молодежь оглушительно зааплодировала и закричала "браво" и "ура".
-- Что с вами? Что с вами? -- с испугом сказала Катерина Васильевна через две-три минуты.
-- Нет, ничего, это так; дайте воды, не беспокойтесь, Мосолов {172} уже несет. Благодарю, Мосолов; -- она взяла воду, принесенную тем молодым ее спутником, который прежде отходил к окну, -- видите, как я его выучила, все вперед знает. Теперь совершенно прошло. Продолжайте, пожалуйста; я слушаю.
-- Нет, я устала, -- сказала она минут через пять, спокойно вставая с дивана. -- Мне надобно отдохнуть, уснуть час-полтора. Видите, я без церемонии, ухожу. Пойдем же, Мосолов, искать старикашку, он нас уложит.
-- Позвольте, отчего ж мне не заняться этим? -- сказала Катерина Васильевна.
-- Стоит ли беспокоиться?
-- Вы нас покидаете? -- сказал один из молодежи, принимая трагическую позу: -- если бы мы предвидели это, мы взяли бы с собою кинжалы. А теперь нам нечем заколоться.
-- Подадут закуску, заколемся вилками! -- с восторгом неожиданного спасения произнес другой.
-- О, нет, я не хочу, чтобы преждевременно погибала надежда отечества, -- с такою же торжественностью произнесла дама в трауре: -- утешьтесь, дети мои. Мосолов, подушку, которая поменьше, на стол!
Мосолов положил подушку на стол. Дама в трауре стала у стола в величественной позе и медленно опустила руку на подушку.
Молодежь приложилась к руке.
Катерина Васильевна пошла укладывать уставшую гостью.
-- Бедная! -- проговорили в один голос, когда они ушли из зала, все трое остальные, бывшие в небуйных санях.
-- Молодец она! -- проговорили трое молодых людей.
-- То-то ж! -- самодовольно сказал Мосолов.
-- Ты давно с нею знаком?
-- Года три.
-- А его хорошо знаешь?
-- Хорошо. Вы не беспокойтесь, пожалуйста, -- прибавил он, обращаясь к ехавшим на небуйных санях: -- это только оттого, что она устала.
-- Рассказывайте! устала! -- сказал Кирсанов.
-- Уверяю вас. Устала, только. Уснет, и все пройдет, -- равнодушно-успокоительным тоном повторил Мосолов.
Минут через десять Катерина Васильевна возвратилась.
-- Что? -- спросили шесть голосов. Мосолов не спрашивал.
-- Легла спать и уж задремала, теперь, вероятно, уже спит.
-- Ведь я ж вам говорил, -- сказал Мосолов. -- Пустяки.
-- Все-таки бедная! -- сказала Катерина Васильевна. -- Будем при ней врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.
-- Но все-таки это нисколько не должно стеснять нас, -- сказал Мосолов: -- мы можем петь, танцовать, кричать; она спит очень крепко.
-----
Если спит, если пустяки, то что ж, в самом деле? Расстраивающее впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло, забылось, -- не совсем, но почти. Вечер без нее понемножку направлялся, направлялся на путь всех прежних вечеров в этом роде, и вовсе направился, пошел весело.
Весело, но не вполне. По крайней мере, дамы раз пять-шесть переглядывались между собою с тяжелою встревоженностью. Раза два Вера Павловна украдкою шепнула мужу: "Саша, что если это случится со мною?" Кирсанов в первый раз не нашелся, что сказать; во второй нашелся: "нет, Верочка, с тобою этого не может случиться". -- "Не может? Ты уверен?" -- "Да". И Катерина Васильевна раза два шепнула украдкою мужу: "со мною этого не может быть Чарли? В первый раз Бьюмонт только улыбнулся, не весело и не успокоительно; во второй тоже нашелся: "по всей вероятности, не может; по всей вероятности".
-----
Но это были только мимолетные отголоски, да и то лишь сначала. А вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали, играли, пели. Она спит крепко, уверяет Мосолов, и подает пример. Да и нельзя помешать, в самом деле: комната, в которой она улеглась, очень далеко от зала, через три комнаты, коридор, лестницу и потом опять комнату, на совершенно другой половине квартиры.
-----
Итак, вечер совершенно поправился. Молодежь, по обыкновению, то присоединялась к остальным, то отделялась, то вся, то не вся; раза два отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него и от серьезного разговора Вера Павловна.
Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниею, но не очень много.
-----
Сидели все вместе.
-- Ну, что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? -- спросил тот из молодежи, который принимал трагическую позу.
-- Более дурно, чем хорошо, -- сказала Вера Павловна.
-- Почему ж, Верочка? -- сказала Катерина Васильевна.
-- Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, -- сказал Бьюмонт.
-- Вещь неизбежная, -- подтвердил Кирсанов.
Остальные трое его товарищей кивнули головами и сказали: "браво, Никитин".
-----
Молодежь сидела в стороне.
-- Я его не знал {173}, Никитин; а ты, кажется, знал? -- спросил Мосолов.
-- Я тогда был мальчишкою. Видал.
-- А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду они говорят? не прикрашивают по дружбе?
-- Нет.
-- И после того, его не видели?
-- Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке.
-- В самом деле! Карл Яковлевич, пожалуйста, на минуту. Вы не встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
-- Нет.
-- Пора бы ему вернуться.
-- Да.
-- Какая фантазия пришла мне в голову, -- сказал Никитин: -- вот бы пара с нею.
-- Господа, идите кто-нибудь петь со мною, -- сказала Вера Павловна: -- даже двое охотников? Тем лучше.
Остались Мосолов и Никитин.
-- Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, -- сказал Мосолов. -- Как ты думаешь, она спит?
-- Нет.
-- Только не говори. Ей можешь потом сказать, когда познакомишься побольше. Другим -- никому. Она не любит.
-----
Окна квартиры были низко.
Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою рукою она облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную голову, закрывая висок и часть волос. Правая рука лежала на столе, и пальцы ее приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой. Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
-- И все время так, Мосолов?
-- Видишь. Однако иди, а то простудимся. И то уж четверть часа стоим.
-- Какой ты бесчувственный! -- сказал Никитин, пристально посмотрев на глаза товарища, когда проходили мимо ревербера {174} через переднюю.
-- Причувствовался, братец. Это тебе впервой.
Подавали закуску.
-- А славная должна быть водка, -- сказал Никитин; -- да какая же крепкая! Дух захватывает!
-- Эх, девчонка! и глаза покраснели! -- сказал Мосолов.
Все принялись стыдить Никитина. "Это только оттого, что я поперхнулся, а то я могу пить", -- оправдывался он. Стали справляться, сколько часов. Только еще одиннадцать, с полчаса можно еще поболтать, успеем.
-- Хорошо вздремнули?
-- Отлично.
-- И как чувствуете себя?
-- Превосходно. Я ж вам говорила, что пустяки: устала, потому что много дурачилась. Теперь буду солиднее.
другие, которым уж стало вовсе весело от ее возобновляющегося буйства, не спешили.
-- Готовы лошади? -- спросила она, вставая из-за закуски.
-- Нет еще, только велели запрягать.
-- Несносные! Но если так. Вера Павловна, спойте мне что-нибудь: мне говорили, у вас хороший голос.
Вера Павловна пропела что-то.
-- Теперь вы, теперь вы! -- пристали к ней все.
Но не успели пристать, как она уже села за рояль.
-- Пожалуй, только ведь я не умею петь, но это мне не остановка, мне ничто не остановка! Но mesdames и messieurs, я пою вовсе не для вас, я пою только для детей. Дети мои, не смейтесь над матерью! -- а сама брала аккорды, подбирая аккомпанемент: -- дети, не сметь смеяться, потому что я буду петь с чувством. И стараясь выводить ноты как можно визгливее, она запела:
Стонет сизый...
... голубочек,
Стонет он и день и ночь:
Его миленький дружо... {175}
но на этом слове голос ее в самом деле задрожал и оборвался. "Не выходит -- и прекрасно, что не выходит, это не должно выходить -- выйдет другое, получше; слушайте, дети мои, наставление матери: не влюбляйтесь и знайте, что вы не должны жениться". Она запела сильным, полным контральто:
Звезды сияют во мраке их глаз;
Сладко любить их -- завидная доля!
Но, -
это "но", глупо, дети, -
Но веселей молодецкая воля,
Не женися, молодец!
Слушайся меня! {176}
Дальше, дети, глупость; и это, пожалуй, глупость; можно, дети, и влюбляться можно, и жениться можно, только с разбором, и без обмана, без обмана, дети. Я вам спою про себя, как я выходила замуж, романс старый, но ведь и я старуха. Я сижу на балконе, в нашем замке Дальтоне, ведь я шотландка, такая беленькая, белокурая; подле лес и река Брингал; к балкону, конечно, тайком, подходит мой жених; он бедный, а я богатая, дочь барона, лорда; но я его очень люблю, и я ему пою:
Красив Брингала брег крутой
Мне с другом там приют дневной
потому что я знаю, днем он прячется, и каждый день меняет свой приют, -
Милей, чем отчий дом;
впрочем, отчий-то дом был не слишком мил и в самом деле. Так я пою ему: я уйду с тобою. Как вы думаете, что он мне отвечает?
Забыть свой род и сан,
потому что ведь я знатная, -
Но прежде отгадать сумей,
Какой мне жребий дан.
"Ты охотник?" говорю я. -- "Нет". -- "Ты браконьер?" -- "Почти угадала", говорит он, -
Как мы сберемся, дети тьмы, -
потому что ведь мы с вами, дети, mesdames и messieurs, очень дурные люди, -
То должно нам, поверь,
Забыть, кто прежде были мы.
поет он. -- "Давно отгадала, -- говорю я: -- ты разбойник"; что ж, это правда, он разбойник -- да? он разбойник. Что ж отвечает он, господа? "видишь, говорит, я плохой жених тебе":
О, дева, друг недобрый я;
Глухих лесов жилец;
совершенная правда, глухих лесов, потому, говорит, не ходи со мною,
потому что ведь в глухих лесах звери, -
Печален мой конец, -
это неправда, дети, не будет печален, но тогда я думала и он думал; но все-таки я отвечаю свое:
Красив Брингала брег крутой
Мне с другом там приют дневной
Милей, чем отчий дом. {177}
-- В самом деле, так было. Значит, мне и нельзя жалеть: мне было сказано, на что я иду. Так можно жениться и любить, дети: без обмана; и умейте выбирать.
И тих и спокоен;
А юноша-воин
На битву идет.
Ружье заряжает джигит,
"Мой милый, смелее
Вверяйся ты року!" {178}
в таких можно влюбляться, на таких можно жениться
(-- "Забудь, что я тебе говорила, Саша, слушай ее!" -- шепчет одна и жмет руку. -- "Зачем я не говорила тебе этого? Теперь буду говорить", -- шепчет другая.)
Мой милый, смелее
Вверяйся ты року!
совсем развеселилась я с вами, -- а где веселье, там надобно пить,
Гей, шинкарочка моя,
мед только потому, что из песни слова не выкинешь, -- шампанское осталось? да? -- отлично! откупоривайте.
Гей, шинкарочка моя,
Насипь меду й вина,
Та щоб моя головонька
кто шинкарка? я шинкарка:
А у шинкарки чорнi брiвки,Кiвани пiдкiвки -- {179}
она вскочила, провела рукой по бровям и притопнула каблуками.
-- Налила, готово! -- mesdames и messieurs, и старикашка, и дети, -- берите, щоб головоньки веселоньки були!
-- Благодарю! Пью свое здоровье, -- и она опять была за роялем и пела:
Да разлетится горе в прах!
и разлетится, -
И в обновленные сердца
так и будет, -- это видно:
Черный страх бежит как тень
От лучей, несущих день;
Свет, тепло и аромат
Запах тленья все слабей,
Запах розы все слышней... {181}
Примечание
170) Выходила молода <...> Распотешу молодца. -- Чернышевский цитирует середину одного из многочисленных вариантов широко распространенной народной песни: "Ах вы, сени мои, сени, Сени новые мои...".
<...> ... дама в трауре... -- Под этими обозначениями Чернышевский прикровенно "изобразил свою жену: причина ее мучительной тоски -- судьба самого Чернышевского". Тем самым ясно, что "мужчина лет тридцати", появляющийся затем c этой дамой, -- сам Чернышевский, освобожденный победоносной революцией. "Грядущая революция и является подспудной, но основной темой конца романа", -- формулирует наиболее точно Б. Я. Бухштаб итог многолетних споров о смысле последних глав "Что делать?" (см. его статью: Записка Чернышевского о романе "Что делать?". -- Изв. Академии наук СССР. Отделение литературы и языка, 1953, т. XII, вып. 2, стр. 161; перепечатано в несколько иной редакции в его же книге: Библиографические разыскания по русской литературе XX века. М., 1966, стр. 117-132).
172) Мосолов. -- М. Т. Пинаев в книге "Комментарий к роману Н. Г. Чернышевского "Что делать?"" допускает, что выведенный в романе Мосолов изображает реального Юрия Михайловича Мосолова (1838-1915?) -- ученика Чернышевского по Саратовской гимназии, потом видного деятеля революционного подполья 1850-1860-х годов, одного из организаторов "Библиотеки казанских студентов", члена "Земли и воли" (назв. книга, стр. 121-125, 147). Е. Г. Бушканец в статье "Юрий Мосолов -- персонаж романа "Что делать?"" (Революционная ситуация в России в 1859-1861 гг. М., 1965) выдвинул гипотезу, что появление персонажа с такой фамилией не случайно и что таким образом "Чернышевский выражал своеобразный вотум доверия одному из своих самых стойких и последовательных учеников" (назв. статья, стр. 345). Ни с первым, ни со вторым исследователем согласиться невозможно. В романе ни в речах Мосолова, ни в немногих словах о нем других не содержится решительно никаких намеков такого рода. Если же согласиться с Е. Г. Бушканцем, что этим именем Чернышевский передает на волю сигнал о доверии к Мосолову, то нельзя будет не сделать вывод, что опытнейший и осторожнейший конспиратор Чернышевский с головою выдает властям и себя и своего ученика. Он сообщает тем самым через роман, что сам он революционер и что Мосолов его верный друг. Но весь смысл борьбы Чернышевского на следствии состоял в том, чтобы доказать, что он самый благонамеренный литератор, а совсем не "потрясователь основ". А всеобщее оглашение имени Мосолова (равного Мосолову -- персонажу романа) не может быть расценено иначе, как предательство. Е. Г. Бушканец полагает, что Мосолов "скромный переводчик <...> не привлекал к себе внимания <...> III Отделения" (там же, стр. 346); на самом деле он давно (с 1856 г.) был "на заметке" у властей и не был арестован по недостатку улик. Но уже вскоре (с сентября 1863 г.) он находился совсем близко от Чернышевского -- в Екатерининской куртине Петропавловской крепости! Если же Чернышевскому нужно было оповестить узкий круг единомышленников о доверии к Ю. М. Мосолову, то роман для этого -- самый неудачный способ: Чернышевский мог вполне сообщить нужное (одну фразу -- "ему можно доверять!") при свидании жене -- 23 февраля, после 24 апреля, 15 сентября -- или при одном из свиданий с Пышшым (Н. М. Чернышевская. Летопись..., стр. 287, 298, 310, 313; А. Н. Пыпин. Записка о деле Н. Г. Чернышевского. -- Красный архив, 1927, т. XXII, стр. 216); при свиданиях Чернышевскому несомненно было сообщено об аресте Ю. М. Мосолова. Не говорю уже о том, что рассматривать употребленную в художественном произведении фамилию в качестве документа едва ли правомерно. Не вполне ясно, значила ли что-либо фамилия этого героя или это первое пришедшее в голову обозначение (ср. в черновике романа: "Лицам даны имена собственного моего изобретения", "я фамилий-то не умел придумать таких, чтоб они были сколько-нибудь самобытным изобретением" (стр. 713). Вообще попытки семасиологизации фамилий действующих лиц романа не дали еще пока достаточно убедительных результатов. Корень "Рахм", как это установлено М. С. Альтманом, имеет в разных языках и в разных диалектах русского языка не менее двадцати различных значений; ср.: Л. Я. Боровой. Путь слова. Очерки и разыскания. М., 1974, стр. 209-210. Трудно соотнести фамилию Кирсанова с одним из трех персонажей вышедшего незадолго до того романа Тургенева "Отцы и дети", хотя внутренняя полемика с этим произведением очевидна. Натяжкой представляется и высказанное недавно предположение: "Сама фамилия Лопухова как бы вырастает из пренебрежительной фразы Базарова о мужике: "Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; -- ну, а дальше?"" (Г. Верховский. О романе Н. Г. Чернышевского "Что делать?". Ярославль, 1959, стр. 11-12).
173) Я его не знал... -- Здесь и в следующих строках речь идет о Рахметове, который скорее всего в Америке. Его возвращение непосредственно связывается с грядущей революцией.
174) ... проходили мимо ревербера -- т. е. фонаря с вогнутым отражающим зеркалом (франц. reverbere).
175) Стонет сизый голубочек <...> Его миленький дружо.. -- Дама в трауре поет романс И. И. Дмитриева (1760-1837), написанный в 1792 г. и неоднократно переложенный на музыку начиная с конца XVIII в. Ее голос "задрожал и оборвался", потому что она вспомнила о своем муже, -- прикровенный намек, что Ольга Сократовна тяжело переживает его арест.
<...> Но веселей молодецкая воля <...> Не женися, молодец, слушайся меня! Сначала Чернышевский цитирует песню Казбича из "Героя нашего времени" Лермонтова ("Бэла", 1838-1839); музыкальные переложения относятся к более позднему, чем роман "Что делать?", времени. Далее цитата из "Черкесской песни" из "Измаил-бея" (часть II, строфа 9, 1832), которую и поет "дама в трауре": известны музыкальные переложения А. А. Алябьева (1843), М. А. Балакирева (1859), В. Г. Кастриото-Скандербек (1861), Б. А. Фитингоф-Шелля (1858), -- см.: Г. К. Иванов. Русская поэзия... Т. 1, стр. 184.
177) Красив Брингала брег крутой <...> Милей чем отчий дом. Чернышевский цитирует ст. 9-16, 53-56, 49-52 (с неточностями в ст. И, 12, 50-53) из "Песни" Вальтера Скотта (из поэмы "Rokeby") в переводе К. Павловой (Отечественные записки, 1840, No 5). Музыкальные переложения неизвестны. Вполне возможно, что неточность в ст. 51 ("Опасна будет жизнь моя" вместо "Безвестна...") сознательна: в прикровенной форме Чернышевский передает свой разговор 1853 г. с невестой (Ольгой Сократовной -- "дамой в трауре"), предупреждавший ее об опасностях его жизни, посвященной революционной борьбе.
178) Месяц встает <...> Вверяйся ты року! -- Чернышевский цитируем ст. 1-8 "Песни Селимы" из "Измаил-бея" Лермонтова (часть III, строфа 15, 1832) В строке 1 вместо "встает" в подлиннике "плывет". Известно переложение на музыку М. А. Балакирева (1859; см.: Г. К. Иванов. Русская поэзия т. 1 стр. 184).
179) Гей, шинкарочка моя, <...> Кованi пiдкiвки. Как нами установлено Чернышевский цитирует по памяти и не вполне точно строки 17-20 и 11-12 заключительной песни украинский думы про поход на поляков 1637 г. Она была впервые опубликована, в записи И. И. Срезневского, в издававшемся им сборнике "Запорожская старина" (ч. I, Харьков, 1833, стр. 109) и перепечатана с небольшими отличиями, произведенными М. А. Максимовичем, в книгах: "Украинские народные песни, изданные Михаилом Максимовичем" (ч. I, М., 1834, стр. 32) и "Сборник украинских песен, издаваемый Михаилом Максимовичем" (ч. I, Киев, 1849, стр. 57; ср.: Б. П. Кирдан. Собиратели народной поэзии. Из истории украинской фольклористики XIX в. М., 1974, стр. 67-68). Чернышевский приводит текст в редакции одного из этих сборников: он дан в современной украинской орфографии.
180) Да разлетится горе в прах <...> Да снидет радость без конца. -- Чернышевский цитирует ст. 27, 29, 30 стихотворения Некрасова "Новый год" (Современник, 1852, No 1; в издание "Стихотворения" Некрасова 1856 г. не вошло, скорее всего по цензурным причинам. Музыкальные переложения неизвестны). В статье "Критика философских предубеждений против общинного владения" (Современник, 1858, No 12; Чернышевский, т. V, стр. 392) Чернышевский процитировал ст. 31-33, 35 и 36, вложив в них революционный смысл. "В романе Чернышевского, -- пишет Л. П. Медведева, -- эти слова, воспринимаемые читателем в ином контексте, чем у Некрасова, получали смысл страстного ожидания революционного обновления жизни" (Поэзия Некрасова в беллетристике Чернышевского. -- В кн.: Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы. Вып. 1, Саратов, 1958, стр. 521).
<...> Запах розы все слышней. -- Чернышевский цитирует ст. 11-16 (с перестановкой ст. 13-14) стихотворения "Стансы" ("Stanzas") Т. Гуда в переводе М. Л. Михайлова (Современник, 1862, No 4), вкладывая в них революционный смысл. Музыкальные переложения неизвестны. Об этой цитате и ее связи с отношениями Чернышевского и Михайлова см.: Б. П. Козьмин. Чернышевский и Михайлов. (К истории их взаимоотношений). -- Вопросы истории, 1946, No 7, стр. 23; перепеч.: Б. П. Козьмин. Литература и история. Сборник статей. М., 1969, стр. 160.